Не могу отказаться быть священником…

«По Вагаю места хороши… Земля расчищена по реке… Переехав Вагай, места становятся пустее. От Кусеряка до Готопутова – волок, т.е. пустые места, где начинают строиться мужики из-за Ишима. 10 вёрст от Кусеряка места становятся выше, по Ишиму очень хорошие…»

Эти строки были написаны Александром Николаевичем Радищевым в 1790 году, хотя знаменитый путешественник-правдолюбец проехал по аромашевским местам дважды: сначала в ссылку, спустя несколько лет – обратно.

Через сто тридцать лет тем же путем пройдёт дальний потомок первого русского революционера – аромашевский священник Михаил Григорьевич Красноцветов. Ссылка прадеда закончится в Калуге. Крёстный путь отца Михаила – в тюменской тюрьме, в скорбном 37-м…

Род Красноцветовых происходит из Костромской губернии, где уже с ХVIII века его представители были псаломщиками, чтецами, а затем диаконами и священниками. Священниками были отец и дед Михаила Григорьевича – оба служили в калужских храмах. Там, в Калуге, и пересеклись два рода – Радищевых и Красноцветовых. Об этом свидетельствует сохранившаяся в семейном альбоме старинная фотография - дагерротип, на которой изображена молодая женщина. На обратной стороне подпись – «…от любящей тётки Веры Радищевой». Прадед отца Михаила – Григорий Александрович Красноцветов – был женат на урождённой Марии Радищевой, сестре той самой Веры. Кем они приходились знаменитому писателю, ещё предстоит выяснить любителям дворянских родословий: у него было семь детей от двух жён.

Казалось, путь Михаила Григорьевича Красноцветов был предопределён: окончив калужскую духовную семинарию, он неминуемо должен был продолжить дело своих предков. Однако неожиданно для родни поступил на юридический факультет Московского университета.

Сведения о дальнейшей его жизни в разных источниках несколько расходятся. Так, по воспоминаниям супруги и внуков, окончив в 1906 году университет, молодой юрист служил судьёй в судебной камере на Таганке. Однако сам Михаил Григорьевич приводит несколько иные факты своей биографии: «В 1909 году, не окончив университет, вышел и поступил на службу сельским учителем в село … Меленковского уезда Владимирской губернии, где проживал и служил в данной должности по 1911 год. С 1911 по 1917 год служил участковым земским страховым агентом. В 1917 году при правительстве Керенского избран мировым судьёй, после Октябрьской революции оставлен народным судьёй в городах Меленки и Гусь-Хрустальном до 1920 года». Наверное, этим сведениям стоит верить, ибо зафиксированы они в уголовном деле №115 во время допроса в тюменском ГПУ в 1931 году.

Ещё будучи студентом, Красноцветов принимал участие в революционных волнениях и даже задерживался полицией. В те же годы женился – избранницей его стала девушка из обедневшей дворянской семьи, получившая, впрочем, хорошее образование: Мария Николаевна, урождённая Давыдова, была пианисткой и преподавала музыку в приюте для сирот. К 1917 году в семье родилось уже пятеро детей.

Именно о них, в первую очередь, думали супруги Красноцветовы, когда в Москву, измученную революцией и гражданской войной, пришёл ещё и голод. Жалования народного судьи не хватало, чтобы прокормить семью. Продавали и меняли на продукты всё, что было ценного в доме… Не помогало… А если прибавить к этому ещё и постоянный страх перед арестом: происхождение, образование, занимаемая должность – меньшего было бы достаточно для расправы…

К тому же религиозно настроенную Марию Николаевну пугали воцарившиеся в столице нравы. Ей казалось, что началось пришествие Антихриста: под девизом «Долой стыд!» - в трамваях ездили голые люди…

Из Москвы решено было уехать. Вот только куда? В центральной России народ умирал от голода. Зато за Уральскими горами, словно призрачное Эльдорадо, манили бескрайними хлебными полями просторы загадочной Сибири…

В показаниях М.Г.Красноцветова (1931 г.) читаем: «В 1920 году я прибыл в Сибирь, в с.Кротово бывшего Ишимского округа, где поступил на должность пожарного страхового инструктора…». Судя по всему, Красноцветовы не имели ни малейшего понятия о том, куда едут. Должно быть, Сибирь представлялась им сытым, благословенным краем, где живут нравственно чистые, добрые, богобоязненные люди, и казалось, что с этим переездом закончатся их беды. Они не подумали о том, что гражданская война, словно цунами, уже прокатилась и по сибирским деревням и сёлам. Они не знали, что непонятное слово «продразвёрстка» с лета 20-го года стало воплощением беды для сибирского крестьянина… И кому какое дело было до их семьи, бежавшей из голодной России в поисках покоя и благополучия?..

Мария Николаевна Красноцветова вспоминала: «Муж пошёл смотреть свою «камеру» (контору) и пришёл в ужас от царившего там разгрома. Бумаги «дел» изорваны на цигарки проходившими по этой местности войсками – то Колчака, то красных, то каких-то авантюристов, восстановить что-либо не было никакой возможности. Муж писал в Москву, но никакого ответа не получил… Продовольствия нам никто не давал, пришлось всё менять на свой скарб…»

Называется – приехали… Но самое страшное ещё ожидало.

Февраль 1921 года обрушился на Аромашевский район не только метелями, но и кровавым крестьянским мятежом. В течение всего предыдущего года советская власть выгребала из закромов зерно, которое так нужно было пухнувшим от голода городам Центральной России. Крестьянин скрипел зубами, расставаясь с хлебушком, добытым нелёгким трудом и политым солёным мужицким потом. Но терпение русского народа не беспредельно…

Из воспоминаний М.Н.Красноцветовой:

«Народ возмутился отнятием последнего мешка хлеба, и началось ужасное восстание. Мужики пошли воевать – трудно передать этот ужас. Не щадили и не разбирали ничего. Советский служащий – значит, враг… В селе, где мы жили, перебили всех служащих в сельсовете и всех учителей… Скоро началось настоящее междуусобие – приехали красные «усмирители», кровь полилась рекой. Жили всё время под страхом смерти – от рук не одних, так других…».

Из огня да в полымя… Ирония судьбы: сын священника, бывший царский служащий, бежавший из Москвы подальше от всевидящей «чрезвычайки», в одночасье снова оказался в списках врагов, но теперь уже восставшего против коммунистов народа.

Из показаний М.Г. Красноцветова (1931г.):

«В 1921 году наша местность, т.е. с.Кротово, была захвачена повстанцами, и нас, несколько человек совслужащих, арестовали, но потом выпустили…».

Мир не без добрых людей… Спасать отца, рискуя собственной жизнью, бросился старший сын Григорий. Прибежав в сельсовет, где повстанцы решали судьбы арестованных, он закричал: «Папа мой – не коммунист! Отпустите его!».

«В то время там находился наш сосед Семченко, – вспоминала позже Мария Николаевна, – муж однажды дал ему какой-то юридический совет, который очень помог. Этот сосед подтвердил слова Гриши, сказав: «Ребята, он – не коммунист, у него икон полон угол». Мужики послушали его и отпустили мужа. Разве это не чудо Божие?»

Чудо случилось ещё однажды. Как-то в дом Красноцветовых вошёл Пётр Семёнович Шевченко, командир повстанческого отряда.

– А вы, товарищ, что же? – обратился он к хозяину. – Коли за нас, так пойдём с нами воевать.

Мария Николаевна пришла в ужас. Остаться одной, с пятью детьми на руках, без всяких средств к существованию, в глухой сибирской деревне?.. «Вот когда взмолилась душа моя, всё существо моё в едином порыве возопило к Богу о помощи!»…

– Товарищ Шевченко, – сказала она, – муж мой для вас совершенно бесполезный человек, он плохо видит… Да и что же я буду делать одна с детьми? Пожалейте детей!

Шевченко огляделся.

– Это все ваши?

– Да, наши…

Шевченко вычеркнул Красноцветова из списка, который держал в руках, встал и вышел из дома.

И всё-таки от судьбы не уйдёшь… Может быть, Михаилу Красноцветову, юристу, не востребованному советской властью, признававшей только один закон – закон силы, на роду было написано продолжить дело отца и деда, став священником. А, может, испытания, выпавшие на его долю, привели к такому решению, тогда казавшемуся единственно верным, но в итоге ставшему роковым.

Из показаний аромашевского крестьянина Ивана Павловича Жвакина (1931 г.):

«По словам жены священника с.Кармацкое о.Василия Плешкевича, будто бы Красноцветов сам открылся ему, что в священники пошёл потому, что, когда было восстание в 21-м году, то его, как сов.служащего, заперли в подвал и хотели казнить. Но он дал мужикам и Богу обет, что если жив будет, уйдёт с советской службы и посвятит себя служению народу…»

Для него между понятиями «служение Богу» и «служение народу» стоял знак равенства.

В деревнях, опустошённых продразвёрсткой, начался голод… Когда стало ясно, что ни работы, ни жалованья не будет, Михаил Григорьевич решил узнать волю Господа: написал несколько записок и положил их в алтаре, на престоле. Затем помолился и выбрал одну. Вышло: «быть священником»… В ноябре 1921 года М.Г.Красноцветов отправился в Тобольск, к владыке Иринарху, чтобы принять сан. По тем временам путешествие и без того должно было стать долгим – недели три-четыре, но жена и дети ждали его два месяца. Ждали, уже почти потеряв надежду: он мог наткнуться на остатки разбитых и разрозненных повстанческих отрядов – банд, как их называли, ещё скрывавшихся по лесам и выходивших к жилью, чтобы разжиться продовольствием. Мог попасть в руки красных, гонявшихся за повстанцами, что тоже не сулило ничего хорошего: стреляли и рубили, не разбирая, кто прав, кто виноват, без суда и следствия. А тут – интеллигент из бывших.

Его задержали-таки в каком-то селе по дороге на Тобольск. При обыске обнаружили в портфеле документы об образовании и письмо к архиерею от кротовского священника. Для расстрела вполне достаточно. Но опять в очередной раз Бог, в которого так верил Михаил Григорьевич, отвёл занесённую для удара руку: поостыв, арестовавшие его продразвёрстчики попросили помочь наладить учёт реквизированного хлеба. Красноцветов согласился. До Тобольска он добрался только через месяц, а спустя ещё один вернулся домой – уже в сане священника.

Из Кротово семья перебралась в деревню Малая Скаредная – там в маленькой церкви должен был служить отец Михаил. Жили своим хозяйством, как все вокруг, и на пожертвования. Жили скудно, бедно, едва сводя концы с концами, – к 1924 году в семье прибавилось ещё двое детей.

Беды не отступали. Сельские власти решили открыть в деревне начальную школу и не нашли под неё лучшего помещения, чем дом священника. Семью батюшки, не задумываясь, выбросили на улицу. Никому и в голову не приходило, что крова над головой лишились ни в чём не повинные дети! Отец Михаил вынужден был ночевать в церковной сторожке, а Мария Николаевна с малышами ютилась в маленькой заброшенной избушке. Так продолжалось, пока Михаила Григорьевича не перевели в Аромашево – районный центр. Продав всё, что можно, семья с трудом наскребла небольшую сумму денег и построила собственный дом. Казалось, можно сделать выдох – теперь у них была своя крыша над головой. Завели огород, небольшую пасеку; отец Михаил крестил детей, отпевал умерших, в Рождество ездил с детьми по селу со славой «Христос воскрес!» – тогда семье перепадало немного денег и продуктов. А тучи тем временем сгущались над его головой…

Борьба с классово чуждым элементом в деревне принимала часто изощрённые формы. К примеру, дети священнослужителей не имели права учиться в школе. Чем уж они так провинились перед советской властью? Самого отца Михаила регулярно арестовывали, увозили на допрос и допытывались: как посмел он оставить должность советского служащего, уехать из Кротово, куда его направили из Москвы, да ещё и стать священником?

Но всё это были только цветочки. Когда началась коллективизация, Красноцветовых, едва сводивших концы с концами, объявили … кулаками! Со всеми соответствующими последствиями: семью раскулачили, отняли последнее имущество и выгнали из собственного дома…

Из показаний Андрея Егоровича С., крестьянина с. Аромашево (1931 г.):

«Священника Красноцветова я знаю с момента назначения в Аромашевский приход. Он проявил себя как противник существующего строя. Говорил: «…вот рабочие имеют свои права, а крестьяне нет, и даже своего союза не дают организовать. Потому что советская власть крестьянского союза боится, старается задавить попытки крестьян организоваться». … По убеждению он крайне реакционный, но пользуется большим авторитетом среди крестьян-верующих».

Из показаний Трофима Ивановича А., крестьянина с.Аромашево (1931г.):

«Священника Красноцветова я знаю, как личность, настроенную против существующего строя и всё время ведущего почти открыто агитацию. Призывает бороться с колхозами как организациями антинародными: «Советская власть говорит, что не против религии, а на самом деле даже не даёт свободно молиться».

Были эти наговоры правдой, нет ли – трудно сейчас судить. Скорее всего, общаясь с прихожанами, отец Михаил мог, не сдержавшись, резко отозваться о действиях власти – тогда, в конце 20-х, за это ещё не наказывали. Кто же мог знать, что пройдёт всего несколько лет, и однажды неосторожно сказанные слова повлекут за собой большие неприятности? Кто же мог знать, что наказывать в государстве, провозгласившем победу всеобщего равенства и социальной справедливости, начнут не за действия, а за слова и даже за мысли? 29 марта 1931 года М.Г.Красноцветов был арестован – за контрреволюционную агитацию против советской власти.

Постановление о приступе к следствию: «…Используя своё служебное положение и фанатизм масс в контрреволюционных целях, в своих проповедях агитировал крестьян против вступления в колхозы и за неотпуск детей в школу. Ведёт агитацию среди населения о создании крестьянского союза».

Отец Михаил виновным себя, конечно, не признал, что не помешало следователю ОГПУ Никитину написать в обвинительном заключении: «… инкриминируемая преступная деятельность… следствием вполне установлена и свидетельскими показаниями подтверждается». Приговор тройки ПП ОГПУ по Уралу гласил: «Красноцветова Михаила Григорьевича заключить в концлагерь сроком на 5 лет».

В конце 20-х - начале 30-х годов в Советском Союзе был только один лагерь для политических заключенных – СЛОН: Соловецкий лагерь особого назначения. В четвёртом его отделении, на реке Вишере, печально известном по произведениям Варлама Шаламова, бывшего зэка Вишерлага, отбывал свой срок и аромашевский священник Михаил Красноцветов. Ему ещё «повезло», если можно считать болезнь везением: на корчёвке пней отец Михаил, надорвавшись, заработал себе лёгочное кровотечение и был переведён на работу счетоводом. Но вместе с остальными заключенными жил в бараке – сколоченные из досок, они продувались всеми ветрами, не спасая от холода, и зимой за ночь волосы примерзали к стене.

Ещё из тюрьмы о. Михаил написал письмо своей семье. Судя по тому, что оно сохранилось в деле, никто и не собирался передавать детям благословение отца: «Дети! Слушайтесь маму и не огорчайте её ничем, друг друга не обижайте… Всем посылаю своё благословение; лично я совершенно спокоен, т. к. знаю, что на всё воля Божия! Будьте спокойны и вы, не ропщите ни на кого: ведь не могу же я отказаться быть священником. Целую всех и благословляю».

В 1936-м, отбыв свой срок от звонка до звонка, Михаил Григорьевич приехал в Тюмень, куда к этому времени перебралась его семья.

Улица Таборная до сих пор существует. Судя по названию, здесь когда-то жили цыгане, а в начале 30-х годов в маленьком, на два окна, ветхом, но зато своём доме под номером 20 поселилась семья опального священника – в нескольких минутах ходьбы от Храма во имя Всех Святых.

В истории храма, опубликованном на официальном сайте Тобольско-Тюменской епархии, имя о.Михаила Красноцветова не упоминается, однако, вернувшись с Соловков, он служил священником именно здесь. А в свободное время занимался домашними делами – топил печь, варил обеды, помогал жене – она зарабатывала тем, что стегала одеяла. В июле 1937 года праздник св. Петра и Павла пришёлся на 12-е число. Сын Григорий решил сфотографировать на память всю семью, уговорили и отца Михаила, который не любил фотографироваться. На этом снимке – в последний раз вся семья вместе. Ночью Михаил Григорьевич Красноцветов был арестован...

Заговоры против советской власти мерещились её адептам повсюду. Но война с призраками оборачивалась войной с реальными людьми. В июле-августе 1937 года тюменским отделом НКВД были арестованы 36 человек – священнослужителей и верующих – по обвинению в участии в контрреволюционной организации.

В постановлении о предъявлении обвинения написано: «Вступив в контрреволюционную организацию контрреволюционно настроенного духовенства, повёл активную работу по сплачиванию духовенства и других контрреволюционно настроенных лиц для борьбы с советской властью… Красноцветова М.Г. привлечь в качестве обвиняемого по ст.58, п.10-11 УК РСФСР, а мерой пресечения способов уклонения от следствия и суда избрать содержание под стражей в тюменской тюрьме».

Дело «контрреволюционной организации» представляет собой огромный фолиант. Всё, что не имеет отношения к М.Красноцветову, закрыто белыми листами бумаги – чужие тайны остаются тайнами. Из 36 арестованных показания дали только тринадцать. Остальным, по всей видимости, вообще нечего было сказать. Но и эти якобы свидетельства вполне безобидны и уж никак, с нашей сегодняшней точки зрения, не могут служить обвинением:

«Священники Красноцветов, Леньков и Рождаев говорили: «Нам сейчас дали церковь, и мы будем молиться, наша задача - привлечь больше верующих, и для этого надо развернуть работу за то, чтобы больше было верующих…

В чём тут криминал?

На первом же допросе Михаил Григорьевич отвечает на вопрос следователя:

– Виновным себя не признаю. Членом контрреволюционной организации не состою, контрреволюционной агитации не вёл, в контрреволюционных собраниях никогда не участвовал».

– Ваше показание ложно, – заявляет ему следователь. – Следствие требует от вас правдивых показаний.

– Я говорю только правду.

Осенью, едва похолодало, Мария Николаевна решила передать мужу тёплые вещи, но их у неё не приняли. Последним отца видел сын Григорий: как-то утром, по дороге на работу он встретил группу арестантов. Куда их вели? Зачем? Отец Михаил тоже заметил сына и крикнул: «Прощай, Гришенька!». Уже знал свой приговор? Или просто предчувствовал близкую развязку?

Выписка из протокола №31 заседания тройки УНКВД Омской области от 10 октября 1937 года: «Слушали дело №4447 Тюменского горотдела НКВД по обвинению Красноцветова М.Г. …Виновным себя не признал, но полностью изобличён показаниями свидетелей и обвиняемых. Постановили: расстрелять».

Приговор приведён в исполнение 12 октября 1937 года.

Остаётся добавить: из 36 арестованных по делу о контрреволюционной организации духовенства 35 были расстреляны.

P.S. Заключение по архивно-следственному делу №1165 от 19 дек. 1956 г.

«Я, старший следователь Управления КГБ при Совете министров СССР по Тюменской области капитан Быков, рассмотрев следующее дело №1165, нашёл:

…Обвинение предъявлено без оснований, т.к. контрреволюционной организации, членами которой якобы являлись обвиняемые по делу лица, не существовало. Обвинение доказано не было».

9 февраля 1957 г. Михаил Григорьевич Красноцветов реабилитирован по делу 1937 года. 14 сентября 1989 г. –реабилитирован по делу 1931 года.