Садик моего детства

Известная тобольская художница Вера Георгиевна Третьякова - коренная жительница древнего сибирского города. Рисовала она, как только взяла в руки карандаш – другой себя и не помнит. Маленькая восьмилетняя девочка из-под «горы» ( подгорная часть Тобольска) пешком шла в дом пионеров, где знаменитый художник Н.А.Распопов учил ребятишек. Рисование было не просто увлечением - Вера Третьякова не могла не рисовать!

И она стала художницей, несмотря на то, что специального образования у Веры Георгиевны нет, только этого не замечаешь, когда смотришь её работы - столько в них живого тепла, чувства, света, добра и настоящего мастерства! Хотя нужно заметить, что признание к художнице пришло не сразу - всегда Вера Георгиевна находилась и находится сейчас как бы в тени, хотя её картины могут украсить любую выставку, любую коллекцию…

Вера Георгиевна - личность интересная и многогранная; она долгое время работала научным сотрудником тобольского исторического музея, где трудилась над зарисовками артефактов. А несколько лет назад Вера Георгиевна стала писать воспоминания о Тобольске, о своих детских годах, о жизни города в далёкие 50-е годы прошлого столетия, и как всё, за что берётся эта удивительная женщина, воспоминания эти у неё получаются интересными, необычными, даже где-то с юмором и тайной грустью о прошедших так быстро годах детства и юности.

Детский садик! Ну, кто у нас не ходил в это учебно-воспитательное учреждение для малышей?! Таких и не сыскать ныне - все побывали … Маленькая Вера так всё запомнила ( даже самые незначительные детали), что захотела поделиться своими воспоминаниями, с милыми подробностями…

-Иногда я вспоминаю наш детский сад №6: старый, дореволюционной постройки одноэтажный деревянный дом со следами пожара под крышей… Он и поныне там – на ул. Войкова (сейчас улица академика Осипова)

Обычно мы пользовались входом посредине здания, но иногда в зимнее время открывали торцевую дверь. Летом были открыты обе двери.

Я долго сидела дома, в детсад пошла поздно, и сразу в старшую группу. В саду было интересно, но не очень весело. Наша группа занимала две смежные комнаты: в первой была столовая и игровая, во второй – умывальник, шкафы с игрушками. Во время обеда нам подавали большие порционные тарелки, наливая их до краёв. Мы, конечно, не всё съедали, но некоторым детям не хватало, и им давали добавку. Готовили в саду очень вкусно, но я никогда не хотела есть, я была дохлая и не «едкая».

В садике мы рисовали гуашью из маленьких плошек, лепили из глины, что-то клеили. Не скажу, что, кроме рисования, я в чём-то преуспевала. Помню лишь, что однажды мой рисунок поместили в шкафу за стеклянной дверцей – вот и все мои успехи.

Почему-то в те времена не особенно приветствовалось появление родителей на детских праздниках, и они робко теснились в дверном проёме (Сейчас, наоборот, ставят для них стулья, приглашают в зал). Новогодние подарки в детском саду раскладывались по бумажным пакетам, которые, возможно, клеили сами воспитатели. Иначе чем ещё объяснить то, что картинки ими рисовались на пакетах лично. Помню, что на одном была нарисована девочка с букетом – простенький совсем рисунок девочки в синем платье с букетом жёлтых купальниц – мне так захотелось, чтобы этот пакет достался мне! Но не достался.

В музыкальном зале стояло фортепиано, там мы, сидя на стульчиках, вдохновенно пели: «Рано-рано утром на заре выезжает маршал на большом коне». Так как я не понимала, кто это – маршал, то пела «…выезжает Маша на большом коне» - это было гораздо понятнее, ведь Маша была подругой моей тётки Лидии. Только было лёгкое недоумение: почему мы про Машу поём всей группой? Гораздо важнее папа, мама, бабушка, на худой конец – тётка Лидия… Видно, есть в ней что-то особенное, в этой Маше, что я не разглядела.

В этом же зале мы и спали в деревянных складных кроватях – «дачках». На брезент стелили простынь, подушку, а сверху укрывались ватным одеялом – было довольно холодно.

Как одевали детей в далёкие от нас 50-е годы? Наверное, стоит об этом вспомнить. Начну с нижнего белья. Мы носили обыкновенные трикотажные блекло-голубые майки (и девочки и мальчики): девочки надевали под платье трикотажные штанишки с резинками, а мальчики, кажется, традиционные сатиновые трусы. Цвета годами не менялись. Вниз под майку (или сверху) и девочкам и мальчикам надевался сшитый нашими мамами хлопчатобумажный лифчик, к которому на пуговицы пристёгивались широкие резинки. К этим резинкам полагались зажимы-застёжки, которые держали хлопчатобумажные чулки традиционного коричневого цвета. Летом носили носочки, обычно белые, с цветной каёмочкой по краю, носки отгибали наружу. Носков с резинками тогда ещё не выпускали…

Зимой нас одевали в основном в цигейковые шапки-эскимоски, свитера, тёплые «с начёсом» брюки на резинках (вверху и внизу), весной и осенью на ногах были резиновые боты, зимой – валенки. В середине 50-х появились белые заячьи шубки – тёплые и лёгкие, но ужасно «линючие»: если кто-то из взрослых шёл рядом, то его одежда в местах соприкосновения с шубой покрывалась белым пухом.

Девочкам шили платья их мамы и бабушки – из ситца, бумазеи. Мальчики щеголяли в рубашках скромных расцветок и коротких штанишках на помочах. У меня для улицы было чёрное вельветовое пальто с капюшоном из малинового бархата, которое я носила до самой школы, а малышам покупали широкие, чаще изумрудного цвета пальтишки из плюша с остроконечными капюшонами. Дети в основном одевались однообразно, взрослые тоже, поэтому у населения очень популярны были швейные мастерские и частные мастерицы, которых было великое множество – и мастериц и мастерских.

Если посмотреть на фотографии тех лет, то бросается в глаза, что и девочки и мальчики носили одинаковые причёски: всех нас стригли механической машинкой, а некоторых просто ножницами – и получалась на голове своеобразная «лесенка» - стрижка ступенчатая, смешная. Меня, конечно, тоже стригли регулярно. Помню, как отец с матерью вели меня за руки с двух сторон. Сначала я шла спокойно – надеялась, что они передумают. Но чем ближе была парикмахерская, тем больше я упиралась, а под конец меня уже волокли с двух сторон под мой громкий рёв со слезами и соплями. Утерев мне нос, усаживали в кресло, и… всё! Что уж тут поделаешь: приговор приведён в исполнение.

На одной из детских фотографий я сижу в плетёном кресле со странным выражением лица: теперь я понимаю, что фотографировали меня, видимо, после очередного «визита» к парикмахеру и продолжительного ора с моей стороны.

Детей стригли тогда в профилактических целях, во избежание инфекционных болезней, разносчиками которых были вши. Ещё в 60-е годы в школьные классы заходили медики – с целью выявления у детей педикулёза.

В сухую погоду мы гуляли во дворе детского сада. Напротив «среднего» входа была огороженная высокими жердями, вкопанными в грунт, большая песочница. Наверху, как бы под «куполом», жерди сходились, образуя большую полусферу. В большущей куче сырого песка мы готовы были рыться весь день, строя пещеры, домики, в которых вместо окон были найденные неподалёку стёклышки. Чтобы песок не пересыхал, его поливали воспитатели из лейки. В детском саду, как почти и во всём городе, не было водопровода. Водой садик снабжал конюх, привозивший воду с водонапорной башни в железной бочке, которую летом ставили на телегу, а зимой устанавливали на санях. В саду была своя лошадка, которая жила на задворках территории в конюшне. Иногда мы осмеливались подойти к ней поближе, чтобы разглядеть, если она с водой приближалась к кухне, но это не поощрялось – нас тут же отгоняли.

На территории детского сада была выстроена деревянная веранда, где иногда дети спали в летний зной.

За пределы детского сада нас редко выводили. Вспоминаю, как однажды летом нас повели в лес, но, по всей видимости, воспитатели заранее не обследовали этот участок или вообще плохо знали местность, т.к. почему-то мы забрели на какое-то старое заброшенное кладбище с повалившимися крестами и кое-где обрушившимися могилами. Мальчишки стали нас пугать, что мы туда провалимся… Помню, что с букетами полевых цветов и без ущерба для здоровья в полном составе мы вернулись в детсад. Ещё раз нас водили (а ведь это довольно далеко!) в конце лета за грибами в Архиерейскую рощу. Мы шли парами по Октябрьской мимо Поганого прудка, мимо военкомата, миновали старинный вал, свернули вправо и добрались наконец до леса. Искали грибы и приносили их воспитателям – для «опознания». Потом, довольные, шли обратно в садик.

В саду я пробыла недолго: зимой, «подхватив» ветрянку, я была «высажена» из садика на излечение. Просидев дома до лета, и «пролетовав» на Комсомольской, к осени мы перебрались под гору, а через год я пошла в школу…»

Читаешь и как будто окунаешься в это далёкое время… Всё знакомо и незнакомо одновременно: занятия лепкой и рисованием, пение под пианино, утренники, подарки – и сейчас это есть в детсадах, и тут вдруг …лошадка, привозящая воду в садик, чулочки на резиночках, одинаковые стрижки под машинку, бумазеевые платьица - диковинка какая! - это Детский Садик 50-х годов прошлого века!