1990-е годы представляют: Марина Жабровец

Людмила Барабанова, «Моменты жизни быстротечной»

Компьютерная мышка разлучила детей с игрой

Но театр дарит им общее счастье созидания

Интересно: надо родиться с талантом педагога или он развивается в результате борьбы с такими олухами, как мы? Не жалеете, что стали Учителем? Ведь так тратиться на чужих детей не каждый способен. На мой взгляд, Учитель - это от Бога. И знания, и опыт, и всякие там ухищрения (методики) мало что решают. Прошибает сама личность Учителя. Как эта личность думает, слушает, смотрит, оценивает, читает, над чем смеётся (и над кем!), даже как поправляет прическу. Во всем этом есть какой-то важный смысл. Вот я просто нахожусь рядом, смотрю на Вас - и в этот именно момент и учусь».

Так пишет студент-третьекурсник своему педагогу. Оказывается, можно вырваться из душной казённой клетки, которую городят из оценок, прилежания, бесконечных обязательств и запретов, - этими невидимыми прутьями извечно опутаны фигуры Ученика и Учителя... Можно всё-таки вырваться из заточения и начать свободный разговор душ. В разгар весны 1997 года хлынул поток сокровенных студенческих чувств - в котлах не сдержать больше пару! - к Марине Владимировне Жабровец, педагогу по режиссуре (ныне профессору) института культуры. Почему и как возникла эта переписка - об этом речь впереди. А пока руки чешутся смонтировать мозаичный портрет Марины Владимировны из этой эмоциональной стихии. Каждый абзац - новый голос.

«Знаю, как тяжело подпитывать нас своей батарейкой. Но ведь всё хорошее воздаётся: вы подарите море любви - вам вернут океан. Ваш труд неоценим и незабываем. Верьте в это».

«Мечтаю быть такой же сильной, но в то же время сохранить в себе трогательность и беззащитность. Ведь Вы сочетаете в себе несочетаемое».

«Вы даёте нам не режиссуру драмы, а косвенно учите жизни на примерах, пьесах, конфликтах, тренингах. Я понял, что законы режиссуры можно применять в любом деле».

Все плачут, все любят друг друга

«Скорблю вместе со всеми об окончании третьего курса!» - такой крик души адресовала Незнакомка всей группе, - вспоминает Марина Владимировна. - Мы вынули её записку из почтового ящика. Признайтесь, много ли вам встречалось студентов, искренне скорбящих в преддверии каникул? «Впереди лето, уже руки не знаешь, куда положить, так хочется работать», - вторит другая. «Как мне будет не хватать летом Вас, группы, круглосуточных репетиций, холодных обедов и этой нечеловеческой усталости» - автор третьего письма разрабатывает тему с явным лирическим уклоном. А во что превратился выпускной вечер этой компании? Больше всего он напоминал поминки.

Теперь давайте уточним время действия: весна-лето 1997 года. Давайте как-то назовём и эту уникальную группу: студия любви. По сплочённости их можно сравнить разве что с дружной семьей. Ведь только в семье возможно такое: «Закончился показ (имеется в виду спектакль «Валентин и Валентина»). Все плачут, все любят друг друга. Счастливее этих лет - я точно знаю - уже не будет никогда». Почему плачут? Позади чудовищное напряжение ночных репетиций. И неведомое зрителям, остро переживаемое чувство взаимной любви, братства, единства, которое так органично слилось с драматургическим материалом Рощина.

Они «не проходили» театр - просто жили общим счастьем созидания. Впрочем, как можно объяснить слезы? Надо учитывать ещё и их реакцию на потрясение зрительного зала. Наверное, это и есть катарсис, слёзы очищения и просветления.

Надо бы пояснить, как мы докатились до собственного почтового ящика. Как-то я рассказывала ребятам, что в студии Вахтангова завели альбом, куда каждый мог записать свое обращение к Мастеру. И тут же - его ответы экспромтом. Идею письменного общения дружно приветствовали, но решили заменить альбом почтовым ящиком с замочком. Чтоб сохранить тайну переписки. И по вторникам мы все собирались, вскрывали ящик и разбирали почту.

«Мы - радуга». Неплохо сказано...

Спрашивается, что могут написать друг другу люди, интенсивно общаясь чуть ли не круглосуточно? Оказалось: очень многое. Есть темы, которых студент никогда не коснётся в разговоре, как бы доверительны ни были его отношения с педагогом.

Такова тема смерти.

Девушка тонкой душевной структуры описывает, как мучительно она искала себя в роли Антигоны, всё не могла представить себе, что можно чувствовать, зарывая тело любимого брата. И вот решилась на рискованный шаг, пошла в морг и там пережила потрясение: увидела труп молодого человека, и кроткая красота умершего лишила её покоя. Антигону сыграть это помогло, но начались проблемы с душевным здоровьем.

Кто-то признаётся в том, что обречён на одиночество даже в компании. Кто-то с горечью замечает, что на курсе есть действительно талантливый человек - Эля, и как ты ни бейся, никогда даже не приблизишься к её уровню. Есть милые пустячки - известие от нашего «кутюрье»: мне идёт белый цвет и контрастные сочетания. И есть важные для меня обобщения: «Что я могу о группе сказать? Нам хорошо вместе. Мы - радуга». И вдруг тревожная догадка: «Боюсь, что поодиночке мы мало что значим». От этих признаний не отмахнуться. Сижу ночами и отвечаю персонально каждому: кому - о любви, кому - о смерти.

Кстати, «мы - радуга» - очень неплохо сказано: радуга - это единство разноцветного, содружество разноликого, со-цветие.

По каким симптомам я обычно догадываюсь, что курс сложился? Студенты становятся равнодушны к оценкам. И второе: они начинают терять счёт времени. Это и значит, что ученики переходят в зрелое, созвучное мне существование. Вот теперь можно от них услышать: «Мы боимся Вас расстроить».

Даже листья на дереве - разные

Но до этой черты ещё плыть да плыть. В институт какая молодёжь поступает, знаете? Нравственные дикари. Не редкость, когда первокурсники дерутся: они не знают других способов для разрешения конфликтов. Компьютерная мышка разлучила детей с игрой, а ведь самая простая дворовая игра учит детей действовать в социуме. И конечно, ничего не читали, не испытали упоительного книжного плена. В итоге - ни воображения, ни эмоциональной чуткости. Никто не заплачет из-за какой-то там истории. Но даже если кого-то и пронимает чужое горе, он боится обронить слезу, думает: это стыдно.

Словом, прежде чем подступаться к творческим задачам, приходится основательно промывать мозги. Вырабатывать нетерпимость к садизму, национализму, учить, как можно обуздать собственную агрессию. У кого-то душевная ущербность излечивается через полгода, у кого-то - к пятому курсу, а иных приходится отчислять после первой же сессии (3-5 человек). Если вдруг сложится студия любви, то принимаешь это как подарок судьбы. Пожалуй, за двадцать лет преподавания я отмечу четыре учебных года, когда испытывала счастье со-творчества. Обычно львиная доля энергии уходит на ликбез. Сейчас решила: новым первокурсникам стану по субботам читать вслух «Маугли», «Принца и нищего», «Трёх мушкетеров». Ну, нельзя без этого этапа помышлять о творческой профессии!

Что касается игры, то уж в стенах нашего заведения мы восполняем вдосталь её дефицит. «Инопланетяне», «Поиск сокровищ», игры в индейцев, в войну, в мафию переходят из курса в курс, долго готовятся (порой по полгода) и вовлекают массу участников. И есть заразительное зрелище «Пираний театра» (по типу «Акул пера») - театрализованное интервью, во время которого «звезде» весь курс задаёт острые вопросы. Как-то, когда я оказалась в роли «звезды», меня пытали: есть ли у меня любимчики. Разумеется, ведь я не робот, - отвечаю. Только любишь-то каждого по-особому. Даже листья на дереве - и те разные. Но главное в чём? Вакансии для любимых всегда открыты.