Счастье по крупицам

Жоржик и друг его Эдик изо всех сил тянули сани. На санях, завёрнутое в простыню, лежало тело дедушки Эдика. Более 70 лет прошло с того дня, но Георгий Георгиевич Флейшман помнит всё до мельчайших деталей. Эту верёвку, эти сани, этот снег. То, как подошли они к Пискарёвскому... Как вышел к ним молчаливый кладбищенский сторож, как сгрузил труп. Как рядом с церквушкой лежали ещё такие же застывшие тела в простынях, покрывалах … Штабелями лежали.

Детское счастье Георгия Георгиевича надо собирать по крупицам, уж очень много испытаний выпало на его долю.

Было мирное время. Ленинградские Флейшманы жили в районе, именуемом Гражданкой, где исторически, с 1820 года, селились российские немцы. Отец работал в «Выборгском транспортнике», во­зил продукты на лошади. Мама служила гардеробщицей в Ленинградском политехническом институте.

Георгий Георгиевич хорошо помнит ту мирную, доблокадную, Гражданку – широкая улица, по обе стороны которой деревянные дома и огороды позади них. У Флейшманов своего дома не было, и квартиру они снимали. Напротив располагалась лютеранская церковь, куда Жоржик ходил вместе с мамой. Пастором в церкви был отец его друга. В 1937-ом пастора арестовали и расстреляли. А церковь вскоре разграбили… И с горечью вспоминает сейчас Георгий Флейшман того неразумного мальчишку Жоржика, который вместе с другими сор­ванцами с Гражданки отламывал от органа полезные (чтобы дудеть) трубочки.

Он помнит, как играл со сверстниками в «казаки-разбойники». Как пел к празднику весёлую песенку «О, танненбаум». Кстати, Жоржик и соседи его возраста немецкого языка уже почти не знали. И когда взрослые хотели от них что-то скрыть, то говорили на нём.

Он помнит, как мама показала ему фотографию в журнале, на которой были изображены Молотов и Гитлер во время их встречи в Германии. «Смотри, а Адольф-то кулак за спиной держит. Ох, не к добру это!». И мама была права. Года не минуло, как пришла беда, имя которой – война.

– Враг с немецкой педантичностью бомбил Ленинград, – вспоминает Флейшман. – Все жители Гражданки, в том числе и моя мама, дежурили – тушили зажигательные бомбы. Слобода наша была деревянной, и «зажигалки» были особенно опасны. А когда по фашистским самолётам били наши зенитки, то осколки дождём сыпались с неба и стучали по железным крышам.

На ночь мы всем домом перебирались в картофелехранилище, где соорудили полати для сна. Помню, как однажды вышел во двор и увидел страшный налёт бомбардировщиков. Потом мы узнали, что целью их были Бадаевские склады. Зарево от того страшного пожара стояло несколько дней. Жители собирали на пепелище жжёные сахар и муку.

Жоржик чуть ли ни каждый день пробирался задними дворами, чтобы отнести отцу на работу обед, чаще всего это была картошка, выращенная на огороде за домом… Сегодня, в морозные январские дни 2014 года, Георгий Георгиевич вспоминает первую блокадную зиму:

– Морозы в ту зиму стояли сильные. Воробьи на лету гибли. Я бежал к отцу по заснеженному полю, где базировались аэростаты противовоздушной обороны. И попал как раз под воздушный налёт, целью которого эти аэростаты, похоже, и были. Спасли дежурившие на поле красноармейцы – укрыли под грузовиком. Георгий, как и его друзья, всем сердцем ненавидел фашистов и жалел, что мал для того, чтобы проситься на фронт. Но его ждало ещё одно испытание. В 1942 году Военный совет Ленинградского фронта издал указ о том, что все жители немецкой национальности в течение 24 часов должны освободить свои дома. Собирались впопыхах. Родители покидали одежду в сундук. Взяли немногое, в том числе и фотографию маленького улыбающегося Жоржика.

И они отправилась в Сибирь. Почему надо уезжать, Георгий не понимал. И не понимал, почему одноклассник его Витька, пришедший посмотреть на их выселение, крикнул ему страшно-обидное для любого советского мальчишки: «Уходи, фашист!».

Ладожское озеро успели пересечь до утренней бомбёжки. А потом – теплушки и известный многим тысячам путь в Сибирь.

– Ехали впроголодь. Чтобы хоть как-то поддержать в нас жизнь, красноармейцы подкармливали нас галушками без начинки. На станциях взрослые бегали за кипятком. Среди нас был мужчина в чёрном костюме с орденом Ленина на груди. Говорили, что доктор. Он тихо сидел в уголке, и никто не заметил, когда он умер… И другие умирали. Их тела выносили на станциях и оставляли на платформе.

Флейшманов разместили за Тюменью в какой-то деревне. Отец начал работать трактористом, мама с детьми собирала колоски на колхозных полях. Но однажды их подняли среди ночи и увезли в Омск. А там они перебивались в каких-то складах, где спали вповалку на сене. Их погрузили на пароход «Третий интернационал». Оттуда они были отправлены вниз по Иртышу и дальше.

Несколько семей из их питерской Гражданки высадили в Локосово близ Сургута, где был рыбоучасток. Не успели толком расселиться, как нескольких человек отправили на лодке за солью. Двое из них приходились Георгию родственниками.

Про этот случай он и сейчас рассказывает, еле сдерживая слёзы.

– Загрузив соль, они шли домой. Но попасть в протоку оказалось сложно. Лодку стала заливать вода, соль набухла, и лодка пошла ко дну, а вместе с ней и семеро людей.

Так и закончилось детство Жоржика. Он учился в школе и работал на засолке рыбы, на подсобных работах на стрежевых неводах, коногоном, зимой на заготовке льда, матросом, на лесозаготовках, сенокосе, нанимался к частникам картошку копать.

– Немного обидно, что работал я в войну три года, а записей никаких нет, и тружеником тыла я официально не считаюсь, – вздыхает он.

Восьмилетку окончил в Сургуте (жил у дальних родственников, самостоятельно зарабатывая на пропитание). А потом Георгий Флейшман отправил документы на поступление в Тобольский рыбтехникум. Вызова оттуда не получил, но решил ехать… Не будем забывать, что высланные Флейшманы жили под надзором, однако комендант отпустил Георгия на учёбу.

– Шёл конец сентября, приём первокурсников уже закончился. И никаких документов от меня в техникуме не получали! Видимо, задержались они… Но мне везло на хороших людей. В техникуме ко мне весьма благосклонно отнеслись директор Владимир Семёнович Белоконь и преподаватели. Приняли экзамены и зачислили. А параллельно с техникумом я окончил и музыкальную школу.

Учился Георгий отлично, был активистом. Но в комсомол его, поднадзорного, не принимали. Подавал документы на поступление в Ленинградский индустриальный институт, но ему отказали. И даже в Уральский политехнический он несколько лет поступить не мог, но когда сдал все вступительные экзамены на пятёрки, отказать в зачислении просто не могли.

Георгию Флейшману не раз приходилось делом доказывать, что он настоящий гражданин своей страны, что он на многое способен. Дипломированный инженер-механик нашёл применение своим знаниям на базе приёма транспортного флота, где он трудился конструктором-чертёжником, затем преподавал в родном рыбопромышленном техникуме, руководил СГПТУ № 5, был директором учебно-курсового комбината.

Большая, невероятно сложная жизнь… И трудовая биография на славу. Кстати, точки в ней ставить рано, ведь мой герой всё ещё в строю. Трудится в учебном комбинате «Тобольский», вот только с директорской должности перешёл на должность заместителя.

В Тобольске он знаком многим и как человек, стоявший у истоков создания центра немецкой культуры. Было это в конце 80-ых. Его дело подхватили другие, и центр существует и помогает российским немцам, проживающим в Сибири, не забывать свои национальные традиции.

А когда российские немцы стали активно переселяться на историческую родину, он остался в России. Говорит, Родина у меня одна, и я её преданный сын.

Анна ЩЕРБИНИНА