Отец. Блокадная действительность.

Правда о войне… В силу своей журналистской деятельности я никогда не стремился затрагивать эту тему, очень тонкую и непростую, принципиальную, можно сказать, эпохальную (не мой профиль и статус судить историю), если бы не эта символическая дата: 70-летие со дня полного освобождения города Ленинграда от фашистской блокады, которую полностью прошёл мой отец – Березин Павел Иванович. И сегодня, насколько это возможно, я поделюсь его воспоминаниями о той жестокой поре, горестными, пугающими разум, но правдивыми. Именно правдивыми – ведь отцу не верить нельзя.

В армию его призвали в 1938 году из с. Нахрачи Кондинского района, куда его забросила «нелёгкая» из родных мест в 1933 году (родился в д.Аксёнова Рябовского сельсовета в 1914 году; потом семья перебралась на жительство в с. Равнец, что в 18 км от г. Ишима). Работал рабочим столовой «Интеграл Союз», её заведующим, продавцом магазина на экскаваторном заводе, окончил курсы машинистов, некоторое время, по его выражению, копал землю. Здесь же, на Севере, получил семилетнее образование.

Службу нёс на Дальнем Востоке, в артиллерийских войсках, после двух лет был направлен в Ленинградское командирское училище. Доучиться отцу, как и его товарищам-курсантам, не довелось – началась Великая Отечественная война. Уже в июле 1941-го, в звании младшего лейтенанта, он был на фронте. В составе 46-го отдельного артдивизиона 132-й бригады Ленинградского фронта командовал взводом.

…Рассказывать о тех тревожных днях и ночах, как, впрочем, и большинство фронтовиков, в чём я убедился позже, отец не любил. Но иногда всё-таки делился пережитым.

-- Всё, что сегодня пишут, показывают в кино и по телевизору про войну – это сказки про белого бычка. Всё было далеко не так, только кому это всё надо. Да, вначале верили выступлениям комиссаров и больших начальников, что немцев разобьём быстро, «закидаем шапками», но уже в сентябре, когда Ленинград был окружён полностью германскими войсками, поняли – война будет долгой и кровавой. На душе тошно было: не хватало снарядов (в запасе почему-то находилось больше бетонобойных и бронебойных подкалиберных), на расчёт – одна винтовка и семь патронов, пара гранат и мина, чтобы подорвать орудие в случае захвата его противником… Если немцы выпускали по нам в день по пятьдесят-шестьдесят различных зарядов на расчёт, мы отвечали пятью – берегли боезапас на их прямую атаку. А ведь от этого гибли люди… Постоянные налёты вражеских самолётов, бомбёжки, которым, казалось, не будет конца, кровь шла из ушей… Из одежды: шинель, обутки с обмотками, пилотка на голове. Правда, уже в самом конце 1941 года, когда к нам присоединилась стрелковая дивизия, сформированная из сибиряков-тюменцев, обули и одели нас получше – валенки, телогрейки, полушубки, шапки-ушанки, но доставалась такая роскошь не всем.

Как питались? А как придётся. Лучший вариант – три-четыре раза в неделю горячая каша, а так – триста граммов хлеба в день на брата, селёдина и шматок сала с детский кулачок. Одно удовольствие – кипяток, заваривали в нём разные травы, настаивали и пили в своё удовольствие. Но разве на этом далеко уедешь?

Обороняли северо-западную окраину города. Местность болотистая. Бывало, вкопаешь орудие с вечера в грунт, а утром оно наполовину в воде. Приходилось вытаскивать его, стоя по пояс в няше, чистить, менять точку, навышать насыпи, маскировать.

Про водку, что её на «передке» было вволю, тоже байки ходят. Выдавали в морозы иногда на расчёт (четыре-пять человек) пару бутылок или фляжку спирта, но после выпитого потом ещё холоднее становилось.

…Донимали фрицы своей агитацией. Не было дня, чтобы их бомбардировщики не сбрасывали металлические бочки из под горючего с прорубленным дном и крышкой: летя вниз, они издавала такой вой, что в жилах кровь стыла. Закидывали листовками. Особую ярость у солдат вызывала так называемая «гебельсовская машина» -- радиоустановки, которые немцы подгоняли к нашему переднему краю и излагали разного рода условия, типа: «Рус Иван ходи к нам, будешь пить шнапс и кушать мясо. Иначе -- сырой земля» и дальше в таком роде. А иногда их рупоры несли на чистейшем русском языке такой отборный мат в адрес наших руководителей страны и военных начальников, что у нас, мужиков, «уши пухли».

Ещё один рассказ врезался в мою память. Смена грязного обмундирования, которое считалась для бойцов особым праздником, проводилась от случая к случаю. К тому же заедали вши, от которых спасу не было. Вот и решились братья-артиллеристы соорудить себе баньку. Приглядел кто-то из них неподалёку от позиций целёхонек трамвайный вагон. Подумали всем скопом, что называется, и … вкопали его в землю, соорудили печь, приладив к ней объёмный котёл, утеплили стены и пол связками камыша. Вот тебе и банька! Чуть не весь полк ходил мыться и париться, даже из соседних подразделений «ходоки» были. Невообразимый, естественно, факт – под градом свинца и авиабомб люди занимаются совершенно мирным делом – они хотели оставаться людьми, и они ими остались.

О житье-бытье ленинградцев в ту осаду отец говорил с какой-то отрешённой горечью: умирали на ходу от голода и холода, ели неизвестно что, так как пайки выдаваемого по карточкам хлеба, который и хлебом было трудно назвать, и горстки крупы не хватало и малышу, не то, что взрослому человеку; прятались от налётов авиации в подвалах жилых домов, служивших им одновременно и домом; хоронить умерших было негде (да и некому), их оставляли прямо у развалин. Ужасающая картина, когда видишь человеческий труп с изгрызанным собаками или крысами лицом, исклёванным вороньём…

Бойцы, чем могли, старались помогать страдальцам, делились последним, но это, конечно, их спасти не могло – слишком скудной была эта помощь, за которую, кстати, наказывало командование по понятным причинам: голодный солдат – не солдат. Но как устоять перед взором просящих глаз ребёнка, грязного, обмороженного, закутанного в тряпьё!? Солдаты шли на нарушение любых грозных приказов, отдавали всё, что имели в котомках.

…В прорыве блокады отец не участвовал – находился на излечении в госпитале после второго осколочного ранения, но уже в сентябре 1944 года, в составе 1-го Прибалтийского фронта под командованием генерала армии И. Баграмяна участвовал в операциях по освобождению Эстонии, Латвии, Литвы. Победу, долгожданную и выстраданную, сибиряк встретил в городке Снежна, находящегося на границе Польши и Чехословакии, откуда и демобилизовался в августе 1945 года. После много лет работал в совхозе «Коточиговский» столяром, плотником, последнее время, до выхода на пенсию (1975 год) – сторожем в хозяйстве. Ушёл из жизни папа в феврале 1986 года.

…Два ордена Отечественной войны, орден Красной Звезды, многие медали напоминают нам, детям, внукам и правнукам, о славном боевом пути, которым прошёл отец. Среди самых ему дорогих наград медали: «За оборону Ленинграда» и «В память 250-летия Ленинграда» (последней он был удостоен 15 марта 1958 года) – скромные отличия солдатской доблести и отваги, но очень значимые в их судьбах, которые уже никогда не повторятся…

На снимке: П. Березин (справа) с сослуживцем

(1940 год); юбилейная медаль отца

Фото из архива автора