«Творческое» преступление и его соучастники

В марте нынешнего года театральная общественность поздравила заслуженного артиста России Анатолия Бузинского с его 60-летием.

Журнал «Сибирское богатство» не мог пройти мимо столь знаменательного события и встретился с юбиляром, дабы поговорить с ним о его любимых режиссёрах, о ролях, о коллегах да и вообще о человеке в искусстве…

О режиссёрах

…Я тут просчитал, сколько у меня было режиссёров. Порядка пятидесяти. И только пять, наверное, из них – настоящие. Ну, конечно, это Меньшов, Воробьёв, это в первую очередь и Плавинский Женя… хотя я начинал не у него. Естественно, Фёдор Сергеевич Медведев, Клавдия Александровна Журавлёва – и почему-то вот Серёжа Карамщиков. Он у нас, только-только закончив учиться, поставил «Пренебрежение». Ну вот запал и всё… Бывает… К каждому надо ключ найти, с каждым договориться, потому что каждый же мнит себя великим стратегом, глядя на бой со стороны… Вот вы знаете, Воробьёв Владимир Егорович – он тоже не давил. Меньшов – тот, который уже лауреат «Оскара» - он не давил авторитетом. Он показывал, он рассказывал. Надо – сам играл сцену. Он внёс столько труда, столько… (выдыхает). Ох, а смогу ли я так, как он? Сейчас некоторые же как режиссёры? Он что-то себе придумал, ты что-то привносишь, ты работаешь тоже, ты тоже соучастник этого творческого преступления! Ты привносишь, а он: «Не надо! Не надо». Ну, не надо и не надо. Энтузиазм ушёл, как вода в песок…

О первой учительнице

…Она тоже уже в звёзды улетела, к сожалению… Клавдия Александровна Журавлёва. Мне ещё семь лет было. Она сама сочиняла литературные композиции, и что-то вот выбрала она меня. Потом она меня и в Народный театр затащила. Это от неё, от Клавдии Александровны Журавлёвой, пошла моя уверенность, что я стану артистом. Ведь я пробовал и волейбол, и футбол, бокс, борьба, цирковое… потом – скоростное выпиливание лобзиком. Ну, я так это называю. Потому что лыжи в то время делали сами. У нас в то время ещё в подвале надо было заниматься. Как так? Это только западники могли себе позволить! Нас милиция вязала – и в милицию привод был… (дребезжащим голосом, сам себя передразнивая): «Я у Клавдии Александровны занимаюся…»

О том, как наконец поступил в театр

…После армии не было принято на шее у родителей сидеть. Я сразу устроился пионервожатым – и вот одна девочка там говорит: «Тебе надо поступать!» И в это время набирает Агуров в Свердловске курс… Ну, я там выучил басню, стихи… поехал – и сразу с первого – на третий тур. Даже дома у мамы хранится «Вечерний Свердловск», газета. И там – моя фотография, с гитарой… Евгений Николаевич Агуров – он сразу как-то определил… Он говорит: «Какую репетировали басню?» Я говорю: «Квартет»! Он так (разочарованно): «Ну ла-а-адно… А танец?» - «Аргентинское танго». – «О! Вот. Давайте, соединяйте – аргентинское танго и «Квартет»». Я (Поёт на мотив танго и показывает этюд): Проказница-Мартышка! Осёл, Козёл да косолапый Мишка затеяли сыграть квартет… (несколько резких поворотов, корпус, руки ходят в такт и снова успокаиваются). Достали нот, баса, альта, две скрипки и сели на лужок под липки (барабанная дробь по столу, несколько па танца) пленять своим искусством свет… Он: «Всё, нормально. Всё». Я (растерянно лепечет): «Куда, чё? Я же гитару приготовил… У меня ещё там стих. Он: «До свиданья!» Я: «Чёй-то? Чёй-то до свиданья-то?? У меня же это ещё… Я могу и это»! Он: «До свиданья, всё»… Я вышел, тут столько народу… Девочка какая-то подлетает, говорит: «Ой, всё, вы проходите, он сказал, вас можно фотографировать…» - «Че-го??» - «Так, возьмите гитару! Вы какую песню поёте?» - (поёт) «У крыльца высокого встретила я сокола…» Она: «Чик! Всё! Нормально, спасибо!» Потом на второй день газету приносят… Я маме привожу газету, она: «А-а-а!». Я ведь и «заслуженного» получил – в первую очередь, для мамы...

Об искусстве вообще

…Я не люблю Достоевского. Мне и так хреново, а он предлагает: давай ещё поковыряем? Много людей уходит, недавно я написал такие строчки: «Веселье не кради, но и печаль не прячь, не проводи ножом по старой ране. Сегодня на земле вдруг стало меньше нас. Опаздывает Жизнь, а Смерть – приходит рано»… Почему сытая Швейцария, вся Европа, очень упакованная, очень самодостаточная такие – им (произносит с интонацией Высоцкого) ндравится Достоевский! Потому что не с нами происходит, а тама!

…В любую роль надо входить. У меня вот, когда Франсуа Вийона я играл, потом четыре-пять дней «отходняк» был! Потому что там мы играли с Дьяковым-Дьяченковым… ну, хорошо придумали: «Я – зверь-волк!!» У-у-у!! А тут мне давай литературу подсовывать: что он тако-ой был, что боялся, то да сё… Я говорю: «Ребята! Это он по литературе такого-то автора – такой. А по пьесе и по решению, которое мы придумали с режиссёром, он другой. И не надо мне…подходить к поэту с линейкой и лекалом…

…Жизнь была бы беднее без искусства. Конечно, она им и обогащается, и в нём же расходуется. Многие-многие актеры, которые себя уважают, говорят, что вот то, что я снялся в фильме, - переснять бы! Я бы сейчас по-другому… Потому что две-три только фразы точные! Ну, как у Мордюковой: «Ха! Лужа!» А этой лужей она всю биографию рассказала! И что как одиноко женщине, и как её накалывали, и как обманывали.

О спектакле и своих ролях

…Вообще, Вампилов хотел назвать его «Валентина». Но вышла уже пьеса «Валентин и Валентина»… назвал «Прошлым летом в Чулимске». И мы в девятом году благодаря Владимиру Васильевичу Орлу съездили в город Иркутск. На наш спектакль пришёл Валентин Распутин, говорит, посмотреть только начало, а остался на весь спектакль. Вот там у нас Валентина была – Ольга Зотина – о-о! Девчушка, у которой всё трепетало! Мы были – ну, пусть пристяжными, но очень нужными. То есть всё работало на одну ленту, на один центровой гребень. Она была такой влюблённой! Я вот в фильме только Дарье Михайловой верю… И вот тут, у нас! И мало того, критика – мужчина какой-то… Слово понравилось… Говорит, «Я думал, какая-то бибешка в начале… А оказалось девчонка-то – о-хо-хо!» Она так искренне плакала, когда Пашка… Он же хотел, чтобы всё было как у людей…

…Дергачёв для тех лет – рискованная фигура. Фронтовик, который и попивает, и шантажирует, и неудачником кажется… Он очень живой. Жизненный, вообще, спектакль. Мне было очень обидно, когда его сняли.

О спектакле «Убийство на улице Лурсин» Понятие респектабельности не утратило своего значения, потому что кто-то заслужил его сам. Нельзя смотреть на мир и только видеть это... т. е. безобразие..., векторно… Иногда, на сцене, это надо! Векторно смотреть, потому что действуешь векторно! По направлению – туда, потому что я хочу вот это, хочу вот это… А жизнь – это фузия [слияние] у неё, вот этот вот створ, он-то так идёт вот, то расходится, и – ой! Как говорил Пётр Миль, «Мир прекрасен своим разнообразием». Уходит человек – умирает целая Вселенная. Приходит человек – опять рождается целая Вселенная… А Ланглюмэ мне очень несимпатичен. И его друг тоже.

Про спектакль «SOS! Или особо любящий таксист» и свою роль Джона Смита

…Вы знаете, мне кажется, он заложник своей деликатности какой-то! Но он мне очень симпатичен! «Тебя, - говорит, - посадят за двоежёнство!» - «Да?? Я об этом не думал! А как тогда это… А чем я рулить буду? Мне же надо туда успеть, туда успеть…» Он же бегает, бегает… «А что ты делаешь по выходным?» - «Отсыпаюсь…» Ну правда, надо же когда-то человеку восстановиться! (смеётся).

Про сказку «Кот в сапогах», в которой он играл Короля

…Я хотел переделать там некоторые слова. Там есть две строчки: «Ах, где мои вилка и ложка, пора подкрепиться немножко». А она же раз худая… (напевает арию Короля): «Ах, где мои вилка и ложка, тебя подкормить бы немножко, а кто ест одно лишь варенье, тот просто капризен и глуп». Отдельно потом композитор приезжает (говорит строгим голосом): «Нет! Не надо, нельзя» И там есть такая: «Ты любишь одну газировку…» Я говорю, вы понимаете, любить – это одно, а вот если «хлещешь»… Вдруг у Короля – «Ты хлещешь одну газировку, и даже не смотришь на суп»… А «любишь»? Я люблю пепси-колу, а пью – лимонад, потому что знаю, что пепси-кола – это вредно. Так и не дали спеть. Ну, там многое же не по-русски. Это же я хохму придумал: сначала написали на идиш, потом перевели на иврит, а уже с иврита – на русский.

Про постмодернистские веяния в театре

…В «Днях Турбиных» русского офицера до смерти три бабы уработали – такого не бывает! Офицер, на котором держится всё! Он Турбин! Лёша! Это остров, это монумент, это монолит, и вдруг – тым!... (недовольно качает головой). Сейчас пошла мода – Шекспира, этого, туда, сюда… Михаил Афанасьевич Булгаков писал, понимая, что и до него были великие драматурги! Он писал о своём произведении. Я с пиететом отношусь к авторскому слову – если это настоящий Автор. Не местечковый.

О том, каким должен быть актёр …Я однажды спросил нашего Евгения Николаевича ... Агурова - он мне почему-то доверял маленько: актёр – он какой? Рацио- или эмоцио-нальный? И он говорит: «Для меня важен актер воспалённой мысли». До сих пор помню – воспалённой мысли. Вот мысль, которая… м-м-м-м… (издаёт вибрирующий звук) …она осязаема, она как шар! Как в театре кабуки, когда сидит человек, и вдруг над ним на тонкой невидимой японской леске опускается красный шар – просто опускается шар, потому что он задумал злодейство! Сидит человек, как кукла, а зал – мэааааа!!! (содрогается). Потому что они уже там…

Про спектакль «Районная больница» и свою роль Контузова

Какой бы я биографии поверил, если бы потерял память, как Контузов? А мне очень нравится та, которую они придумали! А что? Лётчик! (тоном кота Матроскина) И что пензия хорошая!..

А ещё мне очень понравилось, как Пламен (Пламен Панев, режиссёр) относится к стране, как он относится к людям… Однажды он не пришёл на репетицию – его приняли за кавказца. Он чернявый такой, плотненький, зубастенький. Его избили, выломали руку… А когда день Болгарии был, он включил гимн Болгарии. Мы встали все. То есть он уважал и законы нашей страны, и свою любил. И когда мы говорили с ним (о роли), я сначала даже начал репетировать немножко такого дебила, а он говорит: «Ни в коем разе! Он простодушный!» Вот как бывает – как дети наивные…

О других «актёрах»

…Если человек гол как сокол, у него ни друзей, ни вещей, ни памяти – что остаётся? Я не знаю, кто автор: «Реки высыхают – остаются русла, деревья высыхают – остаются корни, птицы улетают – остаются гнёзда, а люди умирают – остаётся память». Мне кажется, два-три человека если к алтарю с искренними слезами упадут, да хотя бы даже и один – уже, значит, ты не зря прожил. А если нет памяти… Но разве они (другие пациенты больницы) не друзья ему? Мне кажется, они – друзья! Там всё-таки дружба какая-то есть. Она не то чтобы «мужская» - она разная, она не обязательно во взаимовыручке - она в контакте. Контузов действительно ничего не помнит, он готов для любых экспериментов! Он открыт!

Без него, без этих «фусек» - ну вообще тогда гибель Помпеи! Сиди и мо-о… (ноет). Гляди в окно, зевай. «Шла баба через грязный двор Бельё повесить на забор, Погода становилась хуже, Казалось, дождь идти хотел, Вдруг – колокольчик зазвенел! Кто долго жил в глуши печальной, Друзья, тот, верно, знает сам, Что сильно колокольчик дальний Порой волнует сердце нам»… Так и тут – чтобы волновало что-то, чтоб интерес какой-то был – пусть небольшой, пусть ненадолго…

О том, с кем комфортнее всего играть на сцене

С теми, чьи глаза я вижу. У нас сейчас плохо, до сих пор не могу с этим согласиться – сейчас стали светить вот так (показывает прямо), раньше – чуть в пол. И тогда я глаза партнёра вижу. Как только я не вижу глаз… И конечно, мне всегда не с «автоматчиками»… Вот вы знаете, что это такое – «автоматчики», нет? «Эту роль я так говорю», «я так говорю»… Их и «дед» называл «автоматчицами»… А когда сегодня один спектакль, завтра другой… Потому что мы же меняемся! Извините, жизнь идёт – то он съел не то, то выпил не то, сегодня он навитамизированный, завтра он узнал такое-то сообщение… Но надо «ловить» партнёра. И мне нравится, когда меня «ловят», и когда я «ловлю». Мне вот актриса – я даже фамилию назову, Халезова – была вот такая партнёрша! (показывает большой палец). Вау! Просто суперски! Она – «Капитана Фракасса», «Дикаря» когда играли, «Пигмалиона» - она каждый раз разная, но мы друг дружку ловили, а вот когда «автоматчица»… «Ты мне должен это сделать», «тут я краснею»… Одна актриса говорит: «А тут он раз… так покраснел, отвернулся, потом схватил меня на руки, р-раз…» А можно, я говорю, я тут ещё «сильно вспотел и позеленел»?...

О том, какие из «стареньких» спектаклей любит

Я очень люблю, на самом деле, «Дикаря», «Жажду над ручьём» и «Пигмалиона». Ну, конечно, «Человек и джентльмен» - там всё! Там даже сам Равикович Анатолий покойный, он тоже в нём играл, подошёл после спектакля и сказал: «У меня в провинции достойный партнёр!»

А «Дикаря» я люблю за песню. Вот если так честно – за песню и за партнёршу. И за партнёров вообще: там и Галка Домникова хорошо, ну, очень достойно работала, Иринка Халезова и Володя Ващенко, вот, и партнёры там замечательные, и песня на слова Гумилёва, которую Саша Дьяченко написал… Заплатили ему 25 рублей. На Западе бы за такую песню… Веласкес написала вот эту (напевает) «Бесаме, бесаме мучо» в 14 лет, и её всю жизнь эта песня кормила. Я говорю: ты тоже должен был своей маме принести, своей Катьке принести, дочери… Я не позвонил, когда ему 50 лет-то было, и он, видимо, обиделся. Ему вообще нельзя было даже 50 граммов вина выпить. А он взял и выпил. 2 апреля его не стало. А песня шикарная… «Я вырван был из жизни тесной, из жизни скудной и простой твоей мучительной, чудесной, неотвратимой красотой…»

О том, чего себе желает

Ролей, наверное, чего ещё? Это уже от актера зависит – оставит ли он след! Надо отдать зрителю! Подарить свой труд, чтобы они тоже получили удовольствие. Мне запомнился один случай: я играю Людоеда, ну, «Кот в сапогах», это уже третья постановка а я Людоеда играл. В настоящей медвежьей шкуре, да ещё поролон, такая лохматая борода, лохматый парик – то есть на мои волосы, у меня тогда длинные были… летом… И девочка… А я такого Людоеда играл – фьють! (присвистывает, показывая, что герой был «с приветом»). Ну, потому что я (поёт басом) «Был мой папа людоедом, людоедом…» (добавляет тоненьким голоском) «…вот та-ак!» Вот такие «фуськи» делал. И девочка идёт с цветами. У нас был не Феликс, а Жак-Простак и Принцесса… Выходит, та-та-та… (показывает, как девочка сосредоточенно топает, а главные актёры величаво кланяются и ждут цветы, но их несут мимо). А я с краю стоял… «Дядя Людоед, это тебе. Ты мне нрависся». 83-й год, Ульяновск… Я так – о-о!! Вот так.