Недальновидная любовь к Отечеству

«Он умер в Тобольске в 11 часов пополуночи 1846 года, – вспоминала много лет спустя в письме к дочери Юстине женщина по имени Дросида, и далее, – при смерти его были доктор и госпожа фон Визина. Он до самой почти смерти был в движении, а за день до смерти ходил по комнате и рассуждал еще о том, что, несмотря на дурную погоду, он чувствует себя как-то особенно хорошо. Его похоронили на русском кладбище и, согласно желанию его, устроили ему могилу между могилами друзей его: князя Барятинского и Краснокутского».

Он – это Вильгельм Карлович Кюхельбекер. Немец по происхождению. Русский по темпераменту и, может, даже по несчастной судьбе своей. Смерть пришла к нему с чахоткой, но вот князь, декабрист и каторжник Сергей Петрович Трубецкой отмечал в одном из писем своих:

«Известия о Вильгельме Кюхельбекере подтверждаются письмами из Тобольска. Он, кажется, не жилец на сем свете; и я полагаю, что его убивает поэтическая страсть его. Если б он имел частицу прозы своего брата, то был бы здоровее. Поэты с горячими чувствами долго не живут. Долго жили Вольтер, Гете, люди холодные». А вот о русскости Кюхельбекера. Его отец, Карл Генрих, и к тому с приставкой «фон» – саксонский дворянин. В Лейпцигском университете учился, кстати, в одно время и одной дисциплине (праву) с выше­упомянутым Гёте. А матушка – урождённая фон Ломен… Но при этом кровный свой, немецкий, язык Вильгельм начал учить только с шести лет, впоследствии заявив: «Природный мой язык – русский, первыми моими наставниками в русской словесности были моя кормилица Марина, да няньки мои Корниловна и Татьяна».

До Сенатской

Наш герой родился 10 июня (по старому стилю) 1797 года в Санкт-Петербурге, но детство своё провёл в Эстляндии (Эстония теперь) в родительском имении Авинорм. Были у Вильгельма сёстры, Юстина и Юлия, был и братец Михаил. Кстати, Михаил Карлович стал морским офицером, пробивался к Новой Земле в составе экспедиции братьев Лазаревых, хаживал на Камчатку… А затем в составе Гвардейского экипажа вышел на Сенатскую площадь, за что был отправлен на каторгу.

Но это всё потом. А до того… Вильгельм Кюхельбекер обучался в частном пансионе в городке Верро (ныне – Выру). В 1811 году по протекции Михаила Богдановича Барклая-де-Толли, родственника и прославленного уже тогда полководца (военный министр с 1810 года), Кюхельбекер был зачислен в Царскосельский лицей. Брат его в том же году отправился в Морской кадетский корпус.

Лицейские годы Вильгельма мы здесь описывать-вспоминать не будем – это должна быть отдельная песнь. А в 1817 году с серебряной лицейской медалью Кюхельбекер отправился служить в Главный архив иностранной коллегии. Кроме того, читал он лекции по русской литературе в Благородном пансионе. Его ученик, впоследствии поэт и историк, Маркевич вспоминал: «Кюхельбекер был очень любим и уважаем всеми воспитанниками».

В 1820 году в качестве сек­ретаря, способного вести дела на трёх языках, Кюхельбекер отправляется за границу с обер-камергером Нарышкиным. В Германии он много общается с литераторами, знакомится с однокашником папеньки Гёте. Во Франции читает лекции о современной русской литературе, но … Из Франции в России пишут (Энгельгард – Матюшкину): «Сумасбродный Кюхельбекер, приехав в Париж, вздумал завести публичные лекции по русской литературе. Слушали его с довольным участием, но чорт его дернул забраться в политику и либеральные идеи, на коих он рехнулся. Запорол чепуху, так что Нарышкин его от себя прогнал и наш посланник выслал его из Парижа».

С таким экивоком в послужном списке в столицах устроиться было трудно. Вильгельм Карлович мчит на Кавказ, где в Тифлисе близко сходится с Грибоедовым.

«Грибоедов писал «Горе от ума» почти при мне, по крайней мере, мне первому читал каждое отдельное явление непосредственно после того, как оно было написано» – из дневника Кюхельбекера.

Служба на Кавказе не задалась. Вильгельм перебрался в имение старшей сестры Юстины, а затем и в Москву, где намеревался жить за счёт литературных заработков. В 1823 году он уже публикуется в журналах «Благонамеренный» и «Сын Оте­чества», участвует в издании альманаха «Мнемозина».

И быть бы ему поэтом, пуб­лицистом, критиком, переводчиком… Хотя о себе и литературных достоинствах своих Кюхельбекер самолично замечает: «Главный порок его – самолюбие: он чрезвычайно любит говорить, думать и писать о самом себе; вот почему все его пьесы довольно однообразны». А вот ещё из той записи в альбом Петра Яковлева: «Его желание, чтобы друзья о нем сказали: он чудак, но мы охотно бываем с ним; мы осуждаем его за многое, но не перестанем быть к нему привязанными».

И кто знает, может, это желание взаимной дружеской привязанности и привело Вильгельма Кюхельбекера 25 декабря 1825 года на Сенатскую площадь, где стояли многие товарищи его.

Бунт литератора

С лицейских времён приятели посмеивались над чрезмерностью эмоциональных проявлений Кюхли. Он был ужасно вспыльчив и притом страшно неловок. Вот и тогда, в декабре…

Он вооружился до зубов. Он то нёсся в Морской экипаж к брату Михаилу, то в казармы Московского полка. Он мчался к Трубецкому, который в последний момент не решился выходить на площадь. Он сам летел туда – к Сенату. На площади он пытался стрелять и в Великого князя Михаила Павловича, и в генерала Воинова, но пистолет оба раза дал осечку (о, как это «Кюхельбекерно»!). Он даже пытался организовать атаку, собрав воедино солдат, рассеянных картечными залпами…

А потом, когда всё уж кончено, и… Процитирую здесь записку чиновника III Отделения М. М. Попова: «В ночь на Неве от Исаакиевского моста до Академии Художеств и далее к стороне от Васильевского острова сделано было множество прорубей, в которые опустили не только трупы, но, как утверждали, и многих раненых, лишённых возможности спастись от ожидавшей их участи».

В это время наш бунтовщик-неудачник бежал прочь. Пешком он ушёл за городскую заставу. Добрался затем до имения дальних родственников. Отсидевшись там, мчал к границе империи, обзаведясь крестьянской одеждой и подложными документами.

И добрался ведь до Варшавы, но вырваться за пределы империи – это было бы уже совершенно не кюхельбекерское везение. Его задержали 19 января и этапировали в Петропавловскую крепость. На одном из допросов Кюхельбекер заявляет: «Да отпустит мне Бог за скорбь сию часть прегрешений моих, а милосердный царь часть заблуждений, в которые повлекла меня слепая, может быть, недальновидная, но беспритворная любовь к Отечеству».

За недальновидную любовь к Отечеству тогда суд относил к 1-му разряду и приговаривал к смертной казни. Однако за беспритворность такой любви участь могли и смягчить. Виселицу подсудимому Кюхельбекеру заменили на лишение чинов и дворянства со ссылкой в каторжную работу на 20 лет.

Окольными путями

Вся остальная жизнь стала для Вильгельма Карловича путём к месту последнего упокоения – дорогой в Тобольск. И на ней встретился он ещё раз со своим лицейским другом. Впрочем, по порядку.

Из Петропавловской крепости Кюхельбекер был отправлен в Шлиссельбург 25 июля 1826 года. Двадцатилетний срок каторги был сокращён до 15 лет, но работа в сибирских рудниках заменена притом одиночным заключением в крепости. 2 октября 1827 года Кюхельбекер направляется в Динабургскую крепость (сейчас Даугавпилс). Пушкин, следующий из Михайловского в Петербург, записывает в дневнике своём 15 октября о событии, произошедшем на почтовой станции Залазы, возле Боровичей: «Вдруг подъехали четыре тройки с фельдъегерем... Я вышел взглянуть на них… Высокий, бледный и худой молодой человек с черною бородою, в фризовой шинели… Увидев меня, он с живостью на меня взглянул. Я невольно обратился к нему. Мы пристально смотрим друг на друга – и я узнаю Кюхельбекера. Мы кинулись друг другу в объятия. Жандармы нас растащили. Фельдъегерь взял меня за руку с угрозами и ругательством – я его не слышал. Кюхельбекеру сделалось дурно. Жандармы дали ему воды, посадили в тележку и ускакали».

Спустя год Кюхельбекер сочиняет общее письмо к Пушкину и Грибоедову, где пишет: «Свидание с тобою, Пушкин, в век не забуду».

В Динабургской крепости Кюхельбекер имел возможность не только письма писать. Он переводит «Макбета». Сообщает сестре: «В пять недель я кончил «Ричарда II»; не помню еще, чтобы когда-нибудь с такою легкостию работал». Переводит «Ричарда III» и «Венецианского купца». Пишет поэму «Давид».

Рядом традиционно бунтуют поляки, и весной 1831 года Кюхельбекера переводят в Выш­городский замок Ревеля (Таллин). 7 октября он был вывезен на корабле «Юнона» в Свеаборг (сегодня – окрестности Хельсинки), где содержится до 14 декабря 1835 года. В этот период слагает драматическую сказку «Иван, купецкий сын», поэмы «Агасфер», «Сирота», «Юрий и Ксения», вновь переводит Шекспира – «Короля Лира» и «Венецианского купца», работает над народно-исторической трагедией «Прокофий Ляпунов».

В конце 1835 года Кюхельбекер отправляется прочь из европейской части России. По ходатайству родных мытарства по крепостям заменяются ему поселением в Баргузинский острог (ныне райцентр в Бурятии), где уже несколько лет жил его брат Михаил.

Кюхельбекер-младший за время ссылки оброс хозяйством (обрабатывал землю, разводил овец). Он организовал русское и бурятские приходские училища, в коих сам обучал грамоте детей и взрослых. В своем доме устроил амбулаторию, где, сказывают, лечил даже гангрену. Дополним, что в Бурятии Михаил Кюхельбекер и прожил до конца дней своих в 1859 году, и в Баргузине же похоронен.

На востоке

Старший брат мог бы тоже устроиться на востоке Сибири, но, как говорилось выше, не был он столь практичен, как Михаил Карлович. Вильгельм старался помогать ему, но и сил после крепостного содержания не осталось, да и изначально не был он человеком физического труда.

Он пробует устроить жизнь – пытается добиться разрешения печататься и проживать гонорарами, но одобрительной визы от властей не получает. Вспоминает о невесте, с коей сговаривался ещё в 20-х годах, Авдотье Пушкиной, но та не решается на брак с сибиряком поневоле. Тогда, по примеру брата, Вильгельм Кюхельбекер находит невесту в Баргузине. 15 января 1837 года он женится на дочери почтмейстера – Дросиде Ивановне Артеновой.

Живут молодые (один из которых не шибко уж молод) по-прежнему в основном за счёт средств, присылаемых сёстрами Кюхельбекера. И всё также пишет новоиспечённый муж и Бенкендорфу, и Жуковскому (с приглядом на императора, разумеется) просьбы «дозволения питаться литературными трудами, не выставляя на них моего имени»... Всё напрасно.

12 июня 1838 года Дросида Ивановна рожает мёртвого мальчика. Чуть более года проходит, и 28 июля благополучно рождается отрок, нарекаемый Мишей. В поисках заработка новоиспечённый отец отправляется в пограничную крепостцу Акша, где тамошнему коменданту, майору Разгильдееву, требуется учитель для дочери. Кюхельбекер учит детей коменданта, сына местного казачьего атамана. Здесь же у него рождается сын Иван, но вскоре умирает. Через год появляется дочь Юстина. В Акше Вильгельм Карлович вновь берётся за перо и… Влюбляется в свою воспитанницу – 15-летнюю Аннушку Разгильдееву.

Более того, маман её, майорша Разгильдеева, тоже явно увлекается пылким поэтом-учителем. Строгий Разгильдеев мог бы взяться за саблю, но выбирает бескровный путь. Собирает вмиг беспутное семейство своё и срочно переводится в Кяхту.

На запад

Кюхельбекер записывает в дневнике: «Бог с тобою, Анна Александровна! Ты была моею последнею любовью, и как это все кончилось глупо и гадко!». И начинает строчить рапорты по начальству с просьбой перевести его в Урик, в Иркутск, в Кяхту, в Туринск. На все он получает отказы.

В январе 1844 года начинаются хлопоты о переводе в Западную Сибирь. В августе приходит бумага о разрешении на выезд в Курганский уезд.

Этот путь был отнюдь не прост. В сентябре решились переправляться через Байкал – попали в шторм и чуть было не утонули. Выбравшись, дождались ледостава, а там уж по зимнику да до Иркутска, да до Красноярска. Попутно повидались с Волконскими и Трубецкими. Позже, в Тобольске, общается с Фонвизиными. В Ялуторовске была прерадостнейшая встреча с лицейским товарищем – Пущиным.

Иван Иванович писал потом бывшему директору лицея Энгельгардту о том, что: «Три дня прогостил у меня оригинал Вильгельм. Проехал на житье в Курган с своей Дросидой Ивановной, двумя крикливыми детьми и с ящиком литературных произведений».

В Кургане семья и ящик с рукописями очутились 22 марта 1845 года. Должно им было жить не в самом городе, а в деревушке Смолино, но Вильгельм Карлович правдами и неправдами остался жить, где хотел. А меж тем здоровье его становилось всё хуже. Особенно удручала Кюхельбекера надвигающаяся слепота: «Опять письмо от Пущина. Моя переписка приходит к концу. Глаза мочи нет, как болят».

В Курган прибывает тобольский гражданский губернатор Карл Фёдорович Энгельке, и Кюхельбекер обращается к нему за разрешением приехать в Тобольск лечения ради. Многие хлопочут по этому поводу. Друзья отмечают при этом: «Здоровье его чрезвычайно как расстроено кроме глазной болезни; он, бедный, весь иссох, кашляет, и несколько времени тому назад харкал кровью. Я подозреваю, что у него чахотка», – пишет декабрист Басаргин.

На Завальное

Семейство Кюхельбекеров отправилось в Тобольск. По пути заехали к Пущину – проститься, оставить произведения на хранение. Лицейский товарищ разобрал рукописи, упаковал каждую, надписал всё, следуя указаниям автора. Здесь же Кюхельбекер продиктовал завещание, которое Пущин озаглавил «Заметки, продиктованные В.К.Кюхельбекером 3 марта 1846 г., когда он больной ехал лечиться из Кургана в Тобольск». Он ехал лечиться, но те, кто окружал его, наверное, понимали, что Вильгельм Карлович едет умирать.
В нашем городе встретился Кюхельбекер с сообщниками-декабристами. Здесь же познакомился он с Петром Павловичем Ершовым, который стал его собеседником и даже своего рода секретарём – ведь Дросида Ивановна грамоте была учёна уже в замужестве и едва ли умела писать бегло.

Ершов писал под диктовку письма, фиксировал последние стихи угасающего поэта. И эти строки, скорее всего, записаны именно им:

Горько надоел я всем,

Самому себе и прочим:

Перестать бы жить совсем!

Мы о чём же здесь хлопочем?

Ждёшь чего-то впереди...

Впереди ж всё хуже, хуже;

Путь грязней, тяжеле, уже –

Ты же всё вперёд иди!

То ли дело лоно гроба!

Там безмолвно и темно,

Там молчат мечты и злоба:

В гроб убраться бы давно!

11 июня Кюхельбер диктует своё последнее письмо, адресованное Жуковскому:

«Мои дни сочтены: ужели пущу по миру мою добрую жену и милых детей? Говорю с поэтом, и сверх того полуумирающий приобретает право говорить без больших церемоний. Я чувствую, знаю, я убежден совершенно… что Россия не десятками может противопоставить европейцам писателей, равных мне по воображению, по творческой силе, по учености и разнообразию сочинений. Простите мне… эту гордую выходку! Но, право, сердце кровью заливается, если подумаешь, что все, все мною созданное, вместе со мною погибнет, как звук пустой, как ничтожный отголосок».

Ответа Кюхельбекер не получил. 11 августа 1846 года Вильгельм Карлович отошёл в мир иной. «Не хотелось ему умирать так скоро», – записала впоследствии Дросида Ивановна…

P.S. О судьбе семьи мятежного поэта, о таинственных событиях, связанных с его захоронением на Завальном кладбище, мы с вами ещё побеседуем. Вот только отметим День его рождения, 24 июня, в Ротонде близ рощи Журавского чтением стихов и обязательно вернёмся к этой теме.