На паркете перед властью

Правду о себе можем сказать только мы сами

Паркет – штука скользкая. Из-за него я однажды чуть не уронила себя в глазах довольно представительного собрания. В 2003 году в бывшем тюменском концертно-танцевальном зале (честное слово, не знаю, как он сегодня правильно называется) автору этих строк вручали знак «Золотое перо».

Говорю об этом без ложного стеснения: таких «перьев» у нынешней журналистской братии столько, что можно начинать конкурировать с Боровской птицефабрикой.

К слову, «Паркер» с золотым кончиком по сей день лежит в нарядном футляре на бархатном подкладе – девственно чистым, потому как оказался чернильным. А к торжественному моменту вручения отечественные чернила «Радуга» уже перестали быть канцтоваром первой необходимости, да и к чему рядовому журналисту пафосная «брендовая» ручка – чеков нам не подписывать, солидных закорюк в миллионных контрактах не ставить… Короче говоря, лежит и лежит. На добрую память. О том времени, когда в газетах ещё живы были ставшие раритетом разделы «Газета выступила – ей отвечают», «Добро пожаловаться» и «На контроле у прокуратуры».

Когда я была маленькая, родители очень часто оставляли меня дома одну, а поскольку читать я научилась рано, выдавали мне тома «Сказок народов мира». Сказки кончились – и я перешла на увесистые подшивки журнала «Крокодил». Родители с удивлением обнаружили, что я не просто листаю картинки, а усердно отыскиваю номера с материалами под рубрикой «Вилы в бок». Мне очень нравился рисованный карикатурный крокодильчик, бегущий с вилами наперевес. Но ещё больше завораживали слова: «Народный контроль поставил точку в этой непростой истории», «Взяточник недолго изображал святую невинность», «Активисты цеха не собираются дальше терпеть бюрократов и волокитчиков»…

Но я отвлеклась… Итак, вручал «перо» губернатор Тюменской области Сергей Собянин. Помню, назвали мою фамилию, я через весь зал направилась к приветливо улыбающемуся Сергею Семёновичу… и вдруг, уже практически дойдя до цели, почувствовала, что ноги мои разъезжаются, как у классической коровы на паркетном «льду». Чтобы не упасть в ноги губернатору, я была вынуждена практически вцепиться в рукав его пиджака. Он явно растерялся, пытаясь меня поддержать. К счастью, я быстро отцепилась. Не услышав от неловкости добрых слов, «оперилась» и вернулась за столик к радостно ржущим коллегам. На память об этой истории у меня осталась фотография (кто-то успел щёлкнуть сам момент): я и Сергей Семёнович – оба с перепуганными, напряжёнными лицами.

Именно тогда я вывела для себя некую профессионально-этическую формулу: для журналиста нежелательна близость к власти. На поле «власть и пресса» игроки должны соблюдать уважительную дистанцию. Так лучше для журналиста. Зависимость не разовьётся. Восторженная улыбка насмерть к лицу не приклеится. Короче говоря, меньше риска упасть.

К слову, именно мне довелось брать для «Тюменских известий» последнее интервью с Собяниным в режиме реального разговора, что называется «вживую». Это было перед Новым годом. Мы сидели в его кабинете и мирно беседовали на разные важные темы. Очень мешал его пресс-секретарь, одобрительно кивающий головой на каждый вопрос и каждый ответ. Напоследок я спросила Собянина, о чём он мечтал, когда был маленьким.

И он как-то встрепенулся, по-детски заулыбался, честно задумался и честно ответил.

Через год на просьбу дать интервью пресс-служба Собянина выдала нам его доклад, из которого опытному – не журналисту, газетчику – нетрудно настричь кусков и закамуфлировать их под беседу. А потом он уехал в Москву.

Талант и конъюктура

В университете нам читали лекции: интересные - по античной литературе и скучные - по научному коммунизму. Роднило предметы присутствие мифа. Античные блекли в сравнении со сказками трёхголового бородатого Марксэнгельсленина…

Студенты нынешних журфаков не ценят своей свободы от той «научной» свалки железобетонных догм, пыльных истин, псевдоисторических подходов и шаманских заклинаний в победе одного-единственного сомнительного учения, которое правильно потому что верно. Или наоборот.

Рыжебородый «античник» с упоением повествовал о том, как может развращать абсолютная власть. «Научный коммунист» употреблял абсолютную власть для того, чтобы лишить неверующих в его предмет стипендии.

Власть – явление надстроечное, - исторически картавил он, - власть придаёт обществу целостность и управляемость, служит важнейшим фактором организованности и порядка…Это систематизирующий элемент, обеспечивающий обществу жизнеспособность…» Он бубнил, с неприязнью поглядывая в окно нашей 438-й на крышу Свердловского оперного театра, а мы под «партами» взахлёб читали:

«В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана в крытую колоннаду между двумя крыльями дворца Ирода Великого вышел прокуратор Иудеи Понтий Пилат…»

О, какая это была власть! И сколь ничтожной оказалась она против «человека лет двадцати семи», одетого в «старенький и разорванный голубой хитон», с ремешком вокруг лба и руками, связанными за спиной… Эта странная книга, которая будет преследовать меня до конца жизни, ходила у нас в единственном и таком же потрёпанном, как хитон Иешуа, ксерокопированном экземпляре, мы записывались на неё в очередь.

С идиотским смехом молодости мы воспринимали наше посвящение в «бойцы идеологического фронта», ещё не зная, что в будущем это сулит кому-то обкомовскую «бронь», кому-то кэгэбэшный пост (тихий такой был, с есенинскими голубыми глазами и интеллигентной проплешинкой в кудрях Серёжа), кому-то жизнь, кому-то смерть.

Саша Башлачёв, однокурсник и одногруппник мой, в феврале 1988-го прыгнул в небо с питерской многоэтажки. Ему, как и Иешуа, было «лет 27».

Мы вместе ездили на картошку в уральское село Подгорное, вместе ползли с вёдрами по захлёстанной дождями борозде и с упоением, перебивая друг друга, перечисляли лучших советских карикатуристов (Сашка, оказывается, тоже взрослел на «Крокодиле». О, ирония судьбы, сейчас тоже взрослеют на крокодиле, но другом). Оба были убеждены, что Овчинников и Тесля – супер, а Марк Вайсборд так себе. Чуть не разодрались, обсуждая талант и конъюнктуру Кукрыниксов. Башлачёв считал, что это сочетание убивает в человеке творца…

Карикатура… В список билетов государственного экзамена по советской литературе включили «трилогию» «Малая земля», «Целина», «Возрождение». Но литературно одарённый генсек умер, и «бессмертные» книги вычеркнули из списка вопросов карандашиком, даже не постаравшись перепечатать списки. Карикатура на власть…

«Мы живём, под собою не чуя страны,

Наши речи за десять шагов не слышны…»

Старость и радость

Утро. Маршрутка. Давка. Пенсионерам тоже надо ехать. Куда? Куда им надо ехать?! Ползут со своими баулами прямо по головам, через пару остановок – обратно…

Активная, крашенная вековечной хной бабуля делится со своей визави: «А я, знаете, каждый день так езжу… На одну маршрутку сяду, проедусь – и на другую пересаживаюсь… И так, знаете, интересно, почти каждый день что-нибудь новое: то клумба, то реклама, то авария…»

А! Так это она путешествует. Ну пусть тогда. Когда еще путешествовать, как не на пенсии? Как-то в «Лувре» провела почти целый день. Полдня смотрела на людей, разъезжающих по залам на инвалидных колясках. У одного седого господина с безжизненными ногами в белых носочках была особая коляска – шустрая, с бесшумным моторчиком. И он на ней раз пять подъезжал к тому или иному полотну: замирал, резко разворачивался, отъезжал, возвращался… В Европе таких, как он, на колясках – с моторчиками или приветливыми провожатыми – я встречала в самых людных и праздничных местах: они вместе со всеми ехали в метро, оживлённо болтая, чинно восседали за столиками кафе…

В войну моя семнадцатилетняя мама, родившаяся в маленьком ямальском посёлочке Нори, вместе с такими же девчонками помогала заготавливать рыбу на Обской губе – для нужд фронта. Стояли по колено в воде пополам со льдом в резиновых сапогах. В старости у неё были ужасные ноги – опухшие, перевитые синими венами. Эти самые ноги никогда не носили её за пределы Родины. «И слава Богу, - говорила она. – Что мне там делать?» Этих ног хватало, чтобы дойти до садика – забрать внука. И она была счастлива. Об одном иногда жалела – что на её пенсию и мою зарплату не больно-то купишь важного, горбатого, горячо любимого ею муксуна, приплывшего с её родной Обской губы и подвергшегося восьмикратной садистской заморозке-разморозке. «Ну и ладно, - говорила она, - в конце концов, из минтая пирог не хуже…»

Она и умерла тихо, ни на что не жалуясь. В регистратуре поликлиники, куда я силой привела её, когда уже было поздно, очень удивились: «Что же вы? Уже и карточку вашу давно в архив списали…». Она махала рукой: ладно, и без меня вон какие очереди…

Когда кто-то пытался при ней ругать власть, она устало отмахивалась: «Зато и мы им ничего не должны…» Мама не любила «официального оптимизма»: предпочитала находить для радости свои, личные поводы.

Мандрики и собаки

Таких стариков, как она, много в России. Что там моя никому неизвестная мама…

В прошлом году я бросила всё и уехала в Мексику – пришла пора посмотреть на давнюю мою мечту - древние пирамиды Майя. Майя – фанатики времени. Собрав силы, забралась на вершину самой высокой пирамиды полуострова Юкатан. Голова закружилась, присела на ступеньки. Подумала: обратно не слезть. Посмотрела вниз: маленькой крошкой мельтешился гид, махал зонтиком… Оглянулась по сторонам: вокруг свистело время. Свистело мимо. О времени лучше думается дома… На обратном пути в автобусе гид Мануэль – метис испанца с почти вымершим индейским племенем тольтеки – стал рассказывать о том, что первым в мире письменность майя дешифровал русский учёный Юрий Кнорозов. Он жил в Ленинграде, в небольшой комнатушке. Всю жизнь посвятил дешифровке майянского письма, ни разу не бывая в Мексике. Уже старого и немощного, сделавшего своё гениальное открытие, потрясшее мировую школу учёных-майянцев, его привезли в страну его мечты, где вручили орден Орла - престижнейшую награду. Потом он вернулся в Ленинград, заболел воспалением лёгких – и умер на больничной койке на третий день лежания в сквознячном коридоре городской больницы. Нищим и никому не нужным.

Мануэль включал фильм: седой, сгорбленный человек с горящими глазами - и не с синицей – с Орлом в руках. «Я ношу в своём сердце вашего Кнорозова, - горячо говорил Мануэль, еще один фанатик времени, на своём полуправильном русском. – Он открыл миру тайну веков. А вашей стране до сих пор должно быть стыдно!..» Кто бы это сказал тогда главврачу – или хотя бы санитарке той питерской больницы…

Я вспоминала этот эпизод недавно, краем глаза смотря передачу на любимом канале «Планета животных». Служба инспекторов – в форме, вооружённых - производила «изъятие животных», с которыми, по мнению соседей, их хозяин обращался негуманно. Один страж порядка тянул на цепи тощего огрызающегося пса, приговаривая ему что-то ласково. Второй вцепился в хозяина, угрожая ему штрафами и тюремным сроком. Соседи, повывалив из своих нарядных коттеджей, возмущенно подвякивали.

Далее… Комиссия по гуманному обращению (не с детьми, господа, с собаками!) рассмотривает дело «халатного хозяина». Идёт суд (кадры: судья в мантии – и перепуганный хозяин). И наконец зрителям радостно сообщают: теперь с собакой всё хорошо. Дословно: «Его лечили. И с ним разговаривали очень много людей»…
С вами много разговаривают в поликлиниках?

Но ведущий передачи уже торопится дальше: в клинику приюта для бездомных животных – содержится на пожертвования граждан! - принесли чи-хуа-хуа с «запущенным диабетом»…. Мне вот недавно Юрий Мандрика, известный тюменский книгоиздатель, краевед, исследователь творчества Николая Чукмалдина и обладатель тяжёлого диабета, жаловался: отношение врачей, мягко говоря, оставляет желать лучшего. За бесплатными анализами надо ещё побегать, платные – дороги. Ау! Где комиссия по гуманному отношению?! Ведь Мандрика гораздо лучше любого чи-хуа-хуа!

Понятие «жалость» не входит в разряд конституционных прав, на которые может рассчитывать российский гражданин.

Один раз у меня ёкнуло сердце (в сердце?). Когда впервые читала о программе «Ключ к жизни», которая реализуется у нас в регионе под патронатом губернатора области. Помощь ребятишкам с тяжёлыми формами заболевания: онкология, ДЦП… Государственная, по сути, программа подтягивает к решению проблемы бизнес: эдакое государственно-частное партнёрство. И ведь действует. Думала поначалу – обычный пиар. Оказалось – нет. Программа работает, ребятишек реально спасают – в российских клиниках, немецких, израильских… Не самые ли это важные инвестиции – в наше будущее, в нашу страну, в нашу веру в эту страну?

Читаю очередной отчёт программы и в душе молюсь: только бы хватило этих «ключей» на всех, кто в них нуждается… Мы тоже могли бы. Такая малость: послать SMS c небольшой суммой - и чья-то жизнь спасена. Всё в нашей власти. Во власти.

…Скоро моя остановка. Готовлюсь к выходу из маршрутки. Готовлюсь услышать привычное: «Фабрика модельной обуви», чтобы в очередной раз раздражённо подумать: какая на фиг фабрика? Её уж не существует сто лет. И ботиночки её типа «Прощай, молодость» были «в моде» только у таких, как моя мама. Где логика?.. И вдруг – хорошо поставленный, ласковый «метрополитеновский» баритон: «Следующая остановка - «Администрация города». Уважаемые пассажиры, просим вас уступать места инвалидам, гражданам пожилого возраста и женщинам с детьми…» И чёрт знает с чего – вдруг щиплет в носу. Так мало, оказывается, надо, чтобы ощутить… логику порядка, системы. Логику уважительного – пусть казённого – отношения к человеку. К тебе лично – одному из тысячной безликой толпы. А это система и есть.

Никколо Макиавелли, флорентийский мыслитель, основатель школы политической социологии, считал, что власть должна знать главное: «Требования, с которыми выступает народ – это безопасность и неприкосновенность чести и имущества. Только ради защиты этих интересов народ выходит из своей пассивной роли…»

Честь и имущество. Это то немногое, что есть у большинства из нас, относящихся и не относящихся к когорте олигархов. Имущество и честь. Защищая их, действительно можно выйти из берегов. Имущество и честь: читай – свобода.

Орднунги и лозунги

Насчёт имущества: когда-то российский император Александр II сказал: «Россией управлять несложно, но совершенно бесполезно». Боюсь, что этому утверждению долго ещё оставаться актуальным.

Не очень доверяю социологическим опросам, с лёгкостью необыкновенной подсчитывающим «проценты счастья» среди населения. Думаю, не ошибусь, если скажу: один из главных критериев социального благополучия человека, его общественного комфорта - уровень доверия к власти. Недоверие к ней делает из человека социального циника: «Да о чём ты говоришь, воровали и будут воровать!». При этом уже неважно – кто ворует и у кого, да и ворует ли…

Даже самого наивного человека уже не накормить газетным пиаром. Можно сколько угодно выносить на первую полосу газеты фотографии властных персон, где они вручают, награждают, открывают новые производства и садики. Бесполезно – пока человек не почувствует внимание власти на себе. Это система. Система строгой отчётности власти перед населением. Парадоксально: именно она позволяет сделать работу власти НЕЗАМЕТНОЙ. Система работает – картинок не надо. У нас до странности наоборот: в работе региональной власти система, и довольно жёсткая, чувствуется. Возможно, благодаря тому, что у руля – человек с экономическим, финансовым, рациональным мышлением – и живыми управленческими амбициями.

В Финляндии, в министерстве лесного хозяйства и экономики (именно в такой последовательности) нам рассказывали о системе отношения государства с лесовладельцами. О праве частной собственности. Есть участки, принадлежавшие частнику столетие или больше. И если так случается, что хозяин уходит в мир иной, - государство сделает всё, чтобы разыскать законных наследников. Если после долгих поисков им окажется беспечный студент, не желающий менять ночные клубы Хельсинки ни на какие лесные деляны, ему предложат вариант: сдавай свой участок в аренду государству и получай ежемесячные отчисления. Представили аналогичную картину в России?

Самое больное в нашем обществе сегодня - тотальное недоверие. Корень её – повальная коррупция. Народ, насмотревшись за десятилетия разного, прозревает её везде, в том числе и там, где её быть не может априори. Виной тому – «борьба с коррупцией», точнее, бесконечная болтовня, сопровождающая, а чаще заменяющая сам процесс. Не зря так популярна в народе оговорка крупного федерального политика: «Мы будем беспощадно бороться С ВРАГАМИ КОРРУПЦИИ»…

Как-то к нам приезжали немцы. В областном парламенте был совместный с ними то ли семинар, то ли круглый стол по проблемам борьбы с той самой коррупцией. Немцы – учёные, политики, управленцы – выступали с докладами. Папку с переводами этих докладов я выпросила для «освещения мероприятия». Читала без отрыва: ни слова в пустоту! Конкретная проблема – конкретный носитель зла – конкретное решение проблемы… Оперируют главным образом двумя «китами»: законодательством об обеспечении открытости власти и «стандартами прозрачности»…

Зато наши доклады - такое ощущение, что писались по одной шпаргалке: лозунги в лозунге. Интересно, были у немецкой стороны «наводящие» вопросы?..

Недавно мне в руки попала книга Бориса Бинкина «Ключевой момент». Бинкин – известный экономист, в своё время работал заместителем генерального директора по экономике и управлению Тобольского нефтехимкомбината. В 1988-м возглавлял частную консалтинговую компанию: мечтал о переходе Тюменской области и её нефтегазового комплекса на рыночные рельсы. Сейчас живёт в Америке. Там, в Сиэтле, и книжку издал.

Так вот, Бинкин рассуждает об эпохе российской приватизации, сравнивая её как раз с немецкой. В Германии Бинкин изучал методы приватизации восточных земель бывшей ГДР. Главную задачу немцы сформулировали так: «Бывшая народная собственность должна быть передана в частные руки. Новые активные, предприимчивые хозяева сменят представителей бывшей плановой экономики. Только увлечённость и творческий подход свободно действующих и ответственных перед обществом собственников откроет путь к социальному рынку…»

Ну, провозгласили, мы тоже умеем. Но дальше начинается тот самый немецкий орднунг… За ходом приватизации наблюдает специально созданная Опека. В каждом управлении Опеки создается независимое и самостоятельное контрольное подразделение. Для проверки особо важных дел работает прокурорский надзор, который вместе с криминалистами расследует хозяйственные преступления и нарушения законности сотрудниками Опеки. Опека – субъект публичного права. В её административный совет включают федерального министра финансов и министра экономики. Контроль за приватизацией - функция Бундестага. Наиболее крупные сделки контролировало Европейское сообщество. Кадры Опека подбирала по принципу: сочетание опытных специалистов с менеджерами новой формации. Шла не просто приватизация: закон требовал от ведомства довести способные к санации предприятия до конкурентоспособности (!), и этим занимались 90 независимых специалистов. Граждане Германии получали от них регулярный и подробный отчёт… А у нас как было?

«С точностью до наоборот всё было в Госимуществе РФ, которое возглавлял Чубайс», - отвечает Бинкин.

Кстати, давно – лет двадцать назад - мне довелось встречаться и беседовать с Борисом Аркадьевичем: интервью с ним заказал мне покойный ныне редактор тюменского экономического еженедельника «Сибирский посад». Бинкин поразил меня тогда ощутимо огромной энергией своей, неимоверной убеждённостью в том, о чём говорил - и столь же мощной убедительностью. Это был тот самый государственный ум, об отсутствии которых власть так часто и так лукаво печалится. Никого Бинкин не убедил.

Интересы и пределы

К слову, в 60-е годы 19 столетия Николай Чукмалдин писал в «Тобольских губернских ведомостях»: «Именно в провинциях-то и следовало бы издавать самые независимые журналы и газеты, потому что здесь меньше, нежели где-нибудь, можно опасаться дурных последствий, происходящих от неумеренного красноречия: здесь человек находится в такой зависимости от местных условий, что поневоле не будет выходить за пределы местных интересов»

Сегодня журналистского мнения не нужно. Обходимся комментариями губернского правления. Такая у нынешних журналистов, простите, функция: «освещать». Раньше было - отражать. И ещё – задавать вопросы. Высказывать мнение, пусть самое противоположное мнению власти. Быть объективным к власти. Не стараться её полюбить. Но стремиться уважать. И ни за что не покидать своего наблюдательного пункта, который расположен ровно посерёдке – между властью и обществом.