Так ли холодно и страшно им было у нас в Сибири…

Публикуя статью о жизни военнопленных Первой мировой вой­ны в Тобольске, мы почти не надеялись на то, что дела давно минувших дней вызовут отклики наших читателей.

И вот телефонный звонок от Людмилы Васильевны Кичигиной, внучки Иоганна Генриха Телковича и Валентины Фёдоровны Калининой, дочери Тодора Ванко Банковича, пленных австро-венгерской армии, которых судьба забросила в Тобольск и даровала им вторую родину.

Кремлёвы

Дед Валентины Фёдоровны, Виктор Степанович Кремлёв, уроженец Уватского уезда, получил приход в селе Подрезово после окончания Тобольской семинарии. Там он и прослужил всю жизнь, пока холодной октябрьской ночью 1937 года его не увели из родного дома. Виктора Степановича расстреляли во дворе Тобольского тюремного замка. Священнику из Подрезово было 69 лет.

За месяц до ареста он приезжал в Тобольск, чтобы проститься с родными.

«Мой дед священником служил в Подрезовском приходе, один лишь раз я видела его, когда мне было восемь», – записывать воспоминания Валентина Фёдоровна любит рифмованными строками.

А проза была такова. Мудрый старик Кремлёв оставил после себя устроенный приход, детей, воспитанных в добрых традициях православия. Аполлинария и Мария закончили епархиальное училище, Иона и Аркадий – семинарию. Учительствовали. К слову, четыре поколения Кремлёвых дали стране 85 педагогов. Вот это династия!

Банковичи

Но вернёмся к началу XX века. Переместимся из Сибири в Европу.

В предгорьях Балкан в небольшой деревушке жила по-крестьянски многодетная семья Банковичей. Разводили скот, а потому мастер по обработке кож в семье был необходим. В обучение сапожнику отец отдал самого смышлёного Тодора.

Так и жили бы семьи Кремлёвых и Банковичей, не ведая друг о друге, если бы не война, которая перевернула жизнь миллионов людей.

В плену у «людоедов»

Первая мировая война. Германские идеологи вещают о русских, которые «способны явить звериную жестокость и являются причиной всех бед, происходящих в мире». Пропагандисты придумали, что всех пленных русские казнят на Красной площади. А для солдат из Австро-Венгрии, среди которых было немало славян, придумали страшилку покруче – русские будто бы людо­еды, и пленных человечиной же кормят.

И ведь верили этому бреду. Позднее Тодор рассказывал своей русской жене, как они нашли в русской деревне ещё не остывший горшок с мясом, к которому так и не притронулись – думали, что человеческое.

Во время одного из сражений Тодор Банкович был ранен. Попал в плен. Долго лечился в русском лазарете. Был в одном из лагерей на Украине, работал на полях русского «бауэра», где, к несказанной радости хозяина, наладил заграничную жатку, на которой сам и проработал весь полевой сезон.

А осенью пленных погрузили в эшелоны и повезли дальше и дальше от родной земли в неведомую и страшную Сибирь.

В сибирской столице

Выгрузили их в Тюмени, потом на пароходах отправили в Тобольск. «На днях ожидается прибытие новой партии пленных в 5230 человек. Большая часть живших в Тобольске пленных отправляется в Семипалатинск», – писал «Сибирский листок» 20 сентября 1915 года. Скорее всего, среди вновь прибывших был и наш герой.

Между тем в Тобольске спешно завершали строительство концлагеря в Подчувашах. 12 бараков с 13 печами в каждом – всего на 7 тысяч человек. В переполненном «чужими людьми» городе готовились к введению карточной системы. Губернатор «воспретил закупку овощей для пленных на городском базаре и в деревнях ближе 20 км от Тобольска». На город накатывал и дровяной дефицит.

Обуза или подспорье?

Устроились иноземцы в сибирском плену, и начались для них тягуче-праздные дни. Под угрозой высылки в Обдорск нижним чинам не разрешалось появляться в городе, а тоболякам под угрозой штрафа было запрещено знакомиться и приглашать пленных в гости.

Коротать время в бараках было тяжко, да и подработать хотелось. На суточном довольствии в 33 копейки у молодых мужиков животы подводило. Тем более что в 1915 году положенные 100 граммов мяса заменили рыбой, картошку – вермишелью, а сахар совсем отменили.

Из-за нерасторопности городских властей труд военнопленных был организован из рук вон плохо. И это при том, что промышленники сплошь и рядом заявляли о нехватке рабочих рук. А ведь среди европейских пленных были весьма мастеровитые люди. «Среди наших пленных есть такие искусники, которые простым ножом из берёзового полена выделывают скрипки и продают их по 1 руб. 50 коп. на рынке», – писал «Сибирский листок» в феврале 1915 года.

В Тобольске желающие взять работника из числа пленных должны были обращаться в полицию к поручику Новосёлову, который, как и большинство чиновников, не брезговал «барашкой в бумажке».

Не было бы счастья…

Сын подрезовского священника Кремлёва Иона искал хорошего сапожника. И нашёл такого среди пленных – Тодора Банковича. Но вот поручик Новосёлов воспротивился – было, мол, постановление губернатора о запрещении продавать кожу сапожникам, которые не работают для армии (опубликовано «Тобольскими губернскими ведомостями» 7 октября 1914 года). И Тодора отпустили как обычного сельхозработника – сумел, видимо, Иона «договориться» в поручиком.

Пришёл чужак подработать, а нашёл свою судьбу – умницу, красавицу Машеньку Кремлёву. Отец Виктор был не против работящего зятя, но поставил условие – православное крещение и венчание, а российский закон требовал ещё и принятия российского подданства. Так Тодор Ванко Банкович стал Фёдором Васильевичем Банка и счастливым супругом.

В грозном 1918 году колчаковская власть усмотрела в нём врага. Собрали многих бедолаг у иртышской проруби, да и спустили под лёд живьём. А Тодора-Фёдора пощадили – тесть-священник убедил белогвардейцев в том, что родственник его православный подданный России. Так старуха с косой второй раз прошла мимо.

Обратной дороги нет

Пришёл конец войнам – и Мировой, и Гражданской. Фёдор Банка остался в Сибири. Большинство же пленных уехали домой после заключения большевиками Брестского мира.

Новую власть молодые Кремлёвы приняли сразу. Старшая, Аполлинария Кремлёва-Стаценко, вместе с мужем стала одной из первых коммунарок в районе и в 1924 году была в Москве на первом съезде коммунаров, где лично познакомилась с Надеждой Константиновной Крупской. Младшая, Мария Банка (жена того самого бывшего пленного Тодора), по направлению губнаробраза восстанавливала школу в селении Агалья Ярковского района, где потом и учительствовала. А супруг её, Фёдор Васильевич, единодушно был избран односельчанами председателем первого Агальинского колхоза. Тогда же он вступил в коммунистическую партию.

Казалось, жизнь вошла в накатанную колею. Но в 1936 году Фёдора Банка исключили из партии и отмерили 5 лет для «исправления в лагере под Читой». Вернулся в 1941-м и почти сразу был мобилизован в труд­армию на Дальний Восток. Шил, чинил обувь для фронта. Так что во Второй мировой войне Фёдор Банка участвовал уже на другой стороне. И пусть сам Берлин не брал, но солдаты в его сапогах до рейхстага дошли.

Домой Фёдор Васильевич вернулся в 1947 году уже совершенно больным. Но говорил дочери: «На власть обиды не неси, такое время было». Устроился он лесником в Ялуторовский лесхоз, и здоровый сибирский климат подправил физическое здоровье.

Последние годы наш герой прожил в Тобольске, где дети купили родителям дом на улице Декабристов. Активную жизненную позицию сохранял до самого конца – читал газеты, слушал радио, в семье был безусловным авторитетом. Скончался в 1972 году.

Его дочь, Валентина Фёдоровна Калинина, пишет стихи (является автором гимна села Карачино) и так формулирует заветы родителей, которым следует всю жизнь: «К деньгам пристрастья не имей, не обижай соседа, трудись побольше – и ты не будешь беден».

8 марта Валентине Фёдоровне на торжественном собрании односельчан вручили медаль «70-летия Победы». Свою признательность она, как всегда, выразила в поэтической форме: «Спасибо всем, кто оценил пред Родиной наш труд».