Бабушка и кино

Праздничное шествие в Тобольске. Мощный парад в Москве. Всенародное ликование со слезами на глазах по всей стране. И отчего-то вспомнилось, как мне довелось принять участие в праздновании Дня Победы… 9 мая 1945 года.
Скажете – нос не дорос. Это так. Но я же не про всамделишное празднование говорю, а про то, которое устроила в Тобольске съёмочная группа кинофильма «Мраморный дом».

Это было летом 1972 года. Пребывающий в милой провинциальной истоме Тобольск просто-таки вскипел от невиданного доселе события. Кино снимают! Настоящее кино. Сам Рыбников приехал!!! У нас, в Тобольске, и вдруг КИНО!

Снимали на территории кремля. Сам «мраморный дом» был выстроен в саду Ермака, точнее, декорация – прямо от земли начинались второй этаж и затейливая крыша, на которой обсуждали свои мальчишеские делишки главные герои фильма. Много снимали под горой, совсем рядом с нашим, пусть и не мраморным, но самым лучшим домом на свете.

Мне в ту пору не исполнилось и 7 лет, и за кинопроцессом, происходящим в саду Ермака, мы подсматривали вместе с папой. Ну а до подгорной киноэпопеи можно было порой дотронуться и детской рукой. Потрясающая сцена с трубачом на самой маковке (безкрестной тогда) церкви Захария и Елизаветы, возвещающим городу весть о Победе, снималась с вертолёта. А мы с другом Вовкой фиксировали её, укрывшись на втором этаже жилого дома напротив.
Ключевая сцена фильма, погоня за бандитами, по замыслу режиссёра Бориса Григорьева, совпала с «празднованием 9 Мая в тыловом городке». Густонаселённая массовка была организована в начале улицы Ленина. Ну а мы с детсадовскими приятелями, готовящимися уже к школе, были пристроены в колонну, сворачивающую с улицы Мира на родимую Кирова.

И вот мы шли, размахивали флажками. Взрослые кричали – урааа! С самолёта разбрасывали листовки… И всё было радостно. Победно пела даже и моя крохотная душонка. Знаете, как-то по-настоящему всё устроили тогда киношники.

Прошли мы свой короткий отрезок и были разобраны по домам. Родители в тот день работали, и соседка забросила меня к бабушке, жившей здесь же, рядом, на Семакова.

Прилегающие к съёмочным территориям дворы в эти суматошные дни безлюдствовали, да и жилища казались полностью необитаемыми. А бабулечка моя была дома. В распахнутые по случаю жары окна вплёскивались звуки марша и отголоски большого гуляния, но в комнате стояла тишина, каковой мне до того ощущать не доводилось.
Железная Антонина Петровна, коммунист с довоенным ещё стажем, непременный участник всех официальных праздничных шествий, не плакала. Молчала… Она даже на внука своего, весело вкатившегося за порог, внимания не обратила… Баба Тоня молчала, а за её спиной, с портрета на стене, смот­рел куда-то в бескрайность мой дедушка – Пётр Александрович Красовский. В 1941 году ему было 28 лет. Столько и осталось.