Моё босоногое детство

Родился я и рос до взросления в глухой сибирской деревне Михайловка, Тюменской (бывшей Омской) области, которая в 60-х годах прошлого столетия распалась при укрупнении колхозов.

Появилась она во времена Столыпинской реформы, заселили её крестьяне Курской, Черниговской, Полтавской, Орловской, Тамбовской и других малоземельных губерний царской России.

Отец и мать были привезены в Сибирь их родителями подростками из Курской губернии. Повзрослев, они создали семью. До вступления в колхоз в 1935 году вели семейное хозяйство на земле, предоставленной им бесплатно царским правительством в размере 70 десятин пахотной земли. В хозяйстве имелись лошади, коровы и другая живность. На поле растили: рожь, пшеницу, овёс, лён, картофель. В общем, всё, что росло в Сибири.

После вступления родителей в колхоз всё лишнее, как считали большевики, было обобществлено. Колхозникам разрешалось иметь: одну корову с телёнком, поросёнка, до 5 овец с ягнятами, кур и гусей. Также были изъяты и пахотные земли.

Моё детство пришлось на период «ликвидации кулака, как класса». Таков был лозунг коммунистов по перестройке устоев царской России.

Наступило время раскулачивания зажиточного, трудового крестьянства. Нелегко было им расставаться с нажитым честным трудом хозяйством. Многие покидали дома и уезжали на «великие стройки» того времени. Мои родители, имея двух дочерей 15 и 8 лет и меня четырёхлетнего, в поисках лучшей доли оставили дом с забитыми окнами, уехали на Урал в город Губаху. Но в 1935 году вновь вернулись в Михайловку. Не понравилась им городская жизнь. Отец там работал в семье один, а мама управлялась по дому. Жили в бараке. Видно не хватало родителям средств, чтобы прокормить семью.

Осмыслив жизнь, по возвращению, отец вступил в колхоз.

Я не помню этого переезда. Но как говорила мама: «Помогал. Нёс пустой чайник», – то есть был при ней.

Из раннего детства в памяти остались только некоторые моменты. Помню лошадь, которую ещё не обобществили в колхоз. Я её чем-то кормил с руки. Она с удовольствием загребала большими губами в свой рот еду вместе с моей ладонью. Я тогда ещё был глупеньким и не понимал, что лошадь могла поперхнуться и повредить руку. Хорошо вовремя подбежала сестра Мария, ей было в ту пору около 8 лет, рывком выдернула изо рта лошади мою руку и спасла её от повреждения. Хорошую в тот день я от отца получил взбучку.

Помнится и другой случай всё с той же лошадью. При вступлении в колхоз нашу лошадь увели со двора на колхозную конюшню в соседней деревне. Через несколько дней лошадь сбежала и вернулась к нам на двор. Видно нравился ей хозяйский уход, хорошая кормёжка и доброе к ней отношение, особенно со стороны нас – детей. Мы были рады, а родители со слезами на глазах и убитые горем повели её снова туда, откуда сбежала – в колхозный табун, где её много заставляли работать и плохо кормили. Теперь уже плакали мы – дети. Даже лошадь поняла разницу между общественной и личной собственностью.

Опустел наш двор без большой живности. Он стал зарастать травой, и уже невозможно было ребятне вляпаться в коровьи «лепёшки».

Запомнился приезд в деревню дяди Тимофея, брата моего отца. Работал он тогда начальником милиции Сорокинского района. Чтобы не мешать их разговору за столом, где они выпивали и закусывали, я забрался на печку, и молча наблюдал и слушал. Заметив это, дядя решил пошутить надо мной и предложил мне выпить с ними, но при условии, что я перед ним спляшу. Я согласился. А после того, как сплясал «Цыганочку», дядя, с молчаливого согласия отца, преподнес мне стакан горькой. Но шутка дяде не удалась. Не став пить, я вернул ему стакан и сказал: «Фу – вода!» и полез снова на печку, озадачив и рассмешив дядю и отца.

Ещё до вступления родителей в колхоз, подрастая, я стал остро ощущать трудности и несправедливости, переживаемые ими. Поскольку жили мы тогда только личным хозяйством, то облагались большими налогами и какими –то твёрдыми заданиями, за неуплату которых описывалось домашнее хозяйство. Во мне появилась какая –то детская жёсткость к происходящим со стороны власти действиям.

Помню один весёлый и одновременно опасный случай, который мог повлечь за собой тяжёлые последствия. Тогда я ещё не учился в школе. Рано утром в наш дом пришли уполномоченный района, представитель сельского совета и председатель колхоза, чтобы описать имущество за неуплату налогов. Не найдя ничего, что можно было описать и изъять, они начали искать личные вещи родителей. Один из них подошёл ко мне и спросил: «Мальчик, а ты не знаешь, где родители спрятали свои вещи?» Я, конечно, видел, куда мама что-то прятала, но что именно, не ведал. И я со злостью сказал: «У сучки под хвостом!». А сучка – собака Раска, лежала в это время на соломе, на створе погреба, где и были спрятанные мамой вещи. Только позже я узнал, что прятала она там своё венчальное, подъеденное молью платье, поношенные сапожки и ещё какие-то вещи. Посрамлённые представители власти удалились. Ну, думаю, теперь мне будет взбучка от отца. Но, отец погладил меня по голове и сказал: «Молодец, сынок!», - а это у него бывало редко. Отец был строгим.

Учиться в первый класс я пошёл в 1937 году, когда исполнилось 8 лет. В третий и четвёртый классы, из-за отсутствия учителя в нашей деревне, мы вынуждены были до наступления зимы ходить в соседнею за 5 километров от дома.

Учиться мне нравилось. Нас приняли в пионеры, выдали алые атласные галстуки и значки. После учёбы и выходные дни мы разучивали и пели пионерские и патриотические песни. Слова из них и сегодня крепко сидят в моей памяти: «Был убит Морозов кулаками, был убит Пашка пионер». В то время шла беспощадная борьба с «врагами народа». Помню пришедший в школу почтальон, вручил учителю какое-то письмо. После чего у нас изъяли школьные тетради, на обратной стороне которых были зашифрованы «Три богатыря». Позже стало известно, что на подковах копыт коней была надпись: «Долой ВКП(б)». В учебнике по истории моей сестры Марии, учащейся старших классов, были заклеены портреты «врагов народа». В общем политическая обстановка была сложной, лишнего сказать о власти боялись все, от мала до велика. Одна лишь женщина – мы её звали «Кривенщица», поскольку её фамилия – Кривенцева, напевала:

«Эх, советская власть, чисто

                                     наказание,

Мужики коров доят, бабы  –

                               на собрание.

Эх, советская власть,

             на куриных   ножках...

Пшеницу за границу отдаём,

                       сами на картошке».

И её никто не трогал. Наверное, потому, что два её сына были в «психушке», а её считали колдуньей. Мы, дети, её дом-развалину обходили стороной.

Четырёхлетний срок обучения в Михайловской начальной школе завершился в 1941 году. По окончании школы мне была выдана Почётная грамота, на которой были изображены вожди народа: Ленин и Сталин. Жаль, что не удалось её сохранить. Мои малолетние братья Митя и Витя почему-то выкололи им глаза химическим карандашом. Узнав это, мама испорченную грамоту уничтожила. Она по –прежнему боялась наказания властей за такой поступок. Теперь, после окончания начальной школы, мне предстояло продолжать учёбу в пятом классе Сорокинской средней школы, а это 15 километров от дома. Родители и я были готовы к этому. Но, наши мечты стали грёзами. Моё «босоногое детство» закончилось 22 июня 1941 года, то  есть в день начала войны с немецкими захватчиками.

Начинался новый этап в моей жизни! Из подростка я превратился в активного участника колхозной жизни. Но это уже другая история.

В моём детстве было немало эпизодов, о которых я частично рассказал в своём рассказе. Но были и другие, не менее интересные, которые излагаю в стихотворной форме.

Осенним утром в непогоду

Пошёл в соседнее село,

Посетить начальную там

                                         школу,

Где проходило обучение моё.

Застрекотали вдруг сороки,

Увидев на пути меня

Вспомнил мигом бабьи байки:

«стрекочут сороки на волка».

От страха сильно испугался,

В пятки ушла душа моя.

На полпути домой вернулся,

Испугавшись мнимого волка.

           ***

Когда я был ещё мальчишка,

Оставили меня родители в дому,

Приказали на крючок закрыться,

И не открывать дверь никому.

Исполнил всё, как наказали,

Стал родителей ожидать,

Но слишком долго они

                         не приходили,

Страхи стали меня одолевать.

Забился в угол я на печке,

Родителей со страха не признал.

Не открыл я им двери,

И тогда окно отец взломал.

           ***

Быть прицепщиком в ночную

                                    смену

Бригадир мне поручил.

Подчинился я приказу,

И к работе приступил.

Тракторист рулил машиной,

А я плугом управлял:

Лемеха дёргал верёвкой,

«Поднимал и опускал».

За спиной сидел у тракториста,

Исполнял ночную миссию свою,

Но однообразная работа

Меня клонила в дремоту.

Уставший от дневной работы

Я немного задремал…

От толчка с трактора свалился

И под плуг чудом не упал.

Закричал благим я криком,

Трактор тракторист остановил,

Обругал меня недобрым словом,

Но, жизнь мою он сохранил.