КУДА УХОДИТ ДЕТСТВО?

«Воспоминания, запечатлённые в детской памяти и навсегда оставшиеся в сознании, я решила донести до читателя в небольших эпизодах. Вот несколько наиболее ярких из них».                                            Наталья Кашникова (г. Москва)

Далёкий 1956 год, осень. «Слава Богу, девочка», – перекрестилась бабушка Улита и добавила: «Наконец-то дождались, а то всё пацаны». А через некоторое время, узнав, что не одна, а две девочки на свет появились, решительно вызвалась подобрать имена долгожданным внучкам. На радостях она тут же начала вслух перечислять: «Анисья, Варя, Феня, Лиза, Тома, Тоня…». Перебрав по кругу на несколько раз, бабушка окончательно и бесповоротно объявила: «Наташа и Таня».

А начиналось всё это задолго до появления на свет меня и сестры. Чернявый паренёк Архип в начале Великой Отечественной войны был эвакуирован из Белоруссии в Ленинград, а затем, выжив в страшной блокаде, со своей многочисленной семьёй попал в столицу Бурятии – город Улан-Уде. Там встретился с рыжеволосой красавицей Шурой из Тюменской области, которая в послевоенные годы приехала в таёжный край искать лучшей доли. Они полюбили друг друга и поженились. В семье сначала родились два сына с промежутком в два года, а ещё через два – мы с сестрой.

Прожив несколько лет в городе Улан-Уде, а потом в Забайкалье в г. Кяхта, родители с подросшими детьми решили вернуться на родину мамы.

1960 год. Село Жидоусово – незвучное название, но какие восхитительные просторы расстилаются вокруг этой деревни. Бескрайние поля пшеницы, кукурузы и море полевых цветов. Река  с её оврагами и косогорами. Лес с несметным количеством ягод и грибов. Мы, четырёхлетние девчушки, быстро привыкли к деревенскому укладу, и спустя некоторое время завели подружек. Родители устроились работать по своей специальности – киномеханиками в сельский клуб. Время шло, мы подрастали. Родилась ещё одна сестрёнка. Уезжая в ближайшие деревни демонстрировать кинофильмы, родители иногда оставляли нас одних или на попечение соседей. За маленькой Леной приходила присмотреть нянька – бабушка Евдокия.

Как-то раз, оставшись вдвоём, я предложила: «Тань, какие нарядные у мамы платья! Давай померяем». «Давай», – быстро согласилась та.

Из приоткрытого старинного шкафа виднелись пошитые праздничные мамины платья из шифона, крепдешина и цветастого ситца.

«Надену в горошек», – заявила я. «А я хочу померить вот это – голубое с васильками», – решила Таня. И вот мы уже ходим по скрипучим деревянным половицам в платьях до пят и на высоких «клабуках».

«Ой, какие мы красивые! Правда, Тань?», – радуясь, сказала я. Таня посмотрела на себя в зеркало, потом передала его мне и выдала: «Красивая я, а ты – нет! Посмотри, у тебя цыпки на лице, тебя и замуж-то никто не возьмёт». И немного помолчав, продолжила: «Вот я вырасту,  буду работать продавцом, продавать конфеты, а ты у меня будешь техничкой». И это в пять-то лет!

Вечером приехали родители из Готопутово, где демонстрировали фильм, и привезли обновку – зелёное плюшевое пальто. Мы развели руками: «Почему одно и кому?». «Пока купили одно, второе ещё нужно найти. Вам ведь нужны одинаковые, а в магазине оставалось только одно». Таня решила, что пальто должно принадлежать ей. «Я младше тебя на полтора часа, а младшим нужно уступать»,- заявила она, и, застегнувшись на большие блестящие пуговицы, побежала смотреться в зеркало. Пальто мне, конечно, тоже купили, пусть не плюшевое, а бархатное, но такое же зелёное, как у Тани. Радости не было предела.

Морозный зимний день. Вместе с входящими в избу людьми, врывались холодные клубы воздуха, обволакивая их с головы до ног. Из-за этого нельзя было определить сразу, кто опять пожаловал к нам в гости. В деревне люди в гости ходят без спроса. «Дядя Аркаша (так почему-то все звали нашего отца Архипа) и тётя Шура дома? Я приехал за ними из деревни Буньково». На пороге стоял паренёк в тулупе, шапке-ушанке, с заиндевелыми бровями и ресницами и красным от мороза носом. «На Деда Мороза похож!», – весело подхватили мы, переглянувшись. «Пока погрейся», – предложил отец и понёс грузить ранее приготовленные кинобанки в сани-розвальни. Усевшись с мамой поудобней,  закутавшись в тулупы, привезённые парнишкой с заботой – не заморозить бы киномехаников во время пути,  отец скомандовал: «Можешь трогать!». «Но-о-о!», – прикрикнул паренёк на коня, дёрнул вожжи, сани со скрипом сдвинулись с места, и мы поняли, что родители вернутся не скоро. А это означало, что успеем вдоволь наиграться, так как за Леной, которой шёл второй год, вот-вот должна была прийти нянька. Успеем покачаться в колыбели. А почему бы и нет, нам ведь тоже хочется! Тем более Сергей пообещал, что он нас хорошо раскачает и будет очень весело. Спящую в колыбели сестрёнку решили переложить в люльку, которая верёвками крепилась к пружине, прикреплённой к потолку. Правда, пружину люльки мы уже растянули, покачавшись в ней по очереди. Стальная пружина вытянулась так, что больше не хотела выполнять своих функций. Зыбка опустилась почти до пола, но это не помешало нам с успехом эвакуировать в неё Лену. Пусть спит!

Сергей уселся в центр колыбели и стал руководить процессом. Мы с Таней по краям. «Не боимся! Не боимся!», – кричали мы в такт качающейся кроватки. Сергей раскачивал всё сильнее и сильнее. И вот тут-то скорость и притяжение сыграли свою коварную роль. Мы все трое с грохотом вылетели на пол. Таня улетела к печке, где на полу стоял пустой чугунок, который удачно и по размеру поместился на её голове. Сергей отделался испугом. Я же как будто никаких увечий не получила и лежала на полу без видимых повреждений. Но это только на первый взгляд. Через несколько времени я закричала от нестерпимой боли. Впоследствии оказалось, что у меня была сломана ключица. «Не говори мамке с папкой и не плачь, я тебе конфет куплю», –уговаривал меня брат. «У тебя денег нет», – хныкнула я. «Возьму у мамки. Она ведь билеты продаёт, у неё в сумке их много». «Ладно, потерплю», – согласилась я и крепко прижала руку к груди (кстати сказать, девчонка я была терпеливая, а ещё настырная и упрямая, как говорили родственники и соседи).

Вернулись родители. Чтобы не подвести брата и всласть поесть конфет, я стояла тихонько в стороне, прижимая к себе левую руку. Но в какой-то момент рука предательски опустилась вниз, и я вскрикнула от резкой боли. Потом всё как во сне … Попутка, подобравшая нас до Большого Сорокино, больница, рентген-кабинет, темнота. И вот лежу я дома вся в бинтах и гипсе. Обидно, погулять хочется. А тут ещё Николай Петрович, местный учитель, зашёл к нам по какому-то важному делу. Увидев меня, ехидно улыбнулся (как показалось мне тогда) и спросил: «Ну что, лежишь? Ну лежи-лежи, выздоравливай!». И прошёл в комнату к отцу. У меня от досады навернулись на глазах слёзы. «Ну и полежу, подумаешь! Когда-то это всё равно закончится», – прошептала я, и, чтобы успокоиться, стала рассматривать комнату.

На белёных известью стенах висели фотографии и портреты с бородатыми дедами, бабушками в платочках и множеством каких-то незнакомых мне лиц.

Вот на портрете мама с двумя туго заплетёнными косами и с немного нахмуренными бровями. Молодая и красивая,  заметила я про себя. Рядом папа с хитринкой в глазах и едва заметной улыбкой. А вот и мы с Таней и братьями Олегом и Сергеем, какие-то уставшие и измождённые рядом с мамой стоим на залитой солнцем улице. «Наверное, было очень жарко», – решила я, отвернулась к стенке и заснула.

Мама громко сказала: «Собирайтесь, сейчас пойдём к бабе Ане!». «В гости, кулагу есть?», – обрадовались мы. «Нет, головы править!», – строго ответила она, подавая нам пальтишки. Закутав нас потеплее, повела на край деревни, к местной бабке-знахарке.

Завязав на наших головах белые ленточки, баба Аня с лицом неестественного бордового цвета стала чертить угольком какие-то одной ей понятные риски, складывая и соизмеряя их. Проделав эту процедуру поочередно то со мной, то с Таней, она деловито объявила: «Сотрясение!», – и начала применять свой метод лечения. Грубыми натруженными руками долго разминала наши головы, затем, разложив на полу платок, приказала лечь и положить головы на него. Приподнимая за свободные концы платка, она на весу перекатывала наши головы влево-вправо, влево-вправо, встряхивала несколько раз, затем ещё и ещё. Закончив над нами «измываться», баба Аня отпустила нас домой, предварительно крепко-накрепко стянув головы платками. Было ощущение, что на головы натянули железный обруч. «И не вздумайте снять платки! Только через три часа будет можно», – предупредила она и закрыла за нами дверь. И вы знаете, тьфу-тьфу-тьфу. Вот тебе и бабка-повитуха!

А на мою голову с детства всякая напасть! Всё попадаю я в какие-то неприятные истории. В два года упала с дивана в ведро с водой, пытаясь обнять проходившего мимо дядюшку Тиму. Вскоре большой посудный шкаф, в который я полезла за ложкой, накрыл меня полностью. Снаружи остался только палец.

В клубе идёт концерт художественной самодеятельности. «Поют сёстры Приходько – Таня и Наташа! Песня о Зое Космодемьянской», – объявила ведущая. Песня длинная и очень трогательная. На первых рядах сидят бабушки и внимательно слушают. Многие плачут. А мы поём, поём, держась за ручки. Петь мы очень любили. Мама пела очень хорошо и учила нас запоминать песни. Пела она всегда и особенно любила это делать, когда работой по дому была занята. Белила ли стены, готовясь к очередному празднику, пекла ли хлеб, или усыпляла детей, напевая им колыбельные. Я всегда ей подпевала. Иногда мы даже пели с ней на два голоса.

За клубом, соорудив импровизированную сцену, деревенские девчонки-подростки выходили друг за другом на подмостки, объявляли себя и, присваивая незаслуженные регалии в области вокала, пели. Кто как умел старательно извлекали из себя звуки мелодий. «Могли бы и меня взять на сцену, я тоже песен много знаю. Я бы не хуже их спела: «Пусть всегда будет солнце!» или «Сибирский ленок», – мечтаю я, сидя на скамейке. Уже стемнело. Концерт затянулся, но я не ухожу, так как он мне очень нравится.

В полях за Вислой сонной

                лежат в земле сырой

Серёжка с Малой Бронной

              и Витька с Моховой …

Я слушаю и недоумеваю: «А почему Мохова, которая живёт в нашей деревне, уже лежит с каким-то Витькой в сырой земле? Мне кажется, я её совсем недавно видела». Эта сельская модница всегда ходила с чёрным ридикюлем и меховой муфточкой в руках. На голове у неё была «менингита», слегка прикрашивающая умело уложенные колечки волос. Тогда я ещё не понимала, что Серёжка и Витька, это два друга-москвича, жившие на улицах Малой Бронной и Моховой, погибшие в Отечественную, в боях за Варшаву в районе реки Вислы. «Вот вырасту и буду такая же модная, как Мохова, и обязательно стану певицей». Наконец концерт закончился. Я ступила в густую, непроглядную тьму и поспешила в сторону дома. «Есть хочется! Может, ещё успею к ужину».

1 сентября 1963 года. Поверх ситцевых платьев надеты белые фартуки – мы с сестрой явились в школу на торжественную линейку. Но нас там никто не ждал. А в школу хотелось очень! Сергей уже учился, и мы с Таней ему завидовали. Мы тихонько пристроились к первоклассникам. Подошёл учитель и спросил: «А вы что здесь делаете?». «Возьмите, пожалуйста, нас в первый класс, мы хорошо будем учиться!». «Идите домой, вам семи лет ещё нет», – сказал он. «Ну, пожалуйста, возьмите!», – заревели мы громко, пытаясь вызвать к себе жалость. «Нет!», – сказал строго Константин Федотович, которого наш брат называл Господином Федотовичем, так как не выговаривал имени, и сопроводил нас домой. В общем, из этой затеи ничего не вышло, и мы переростками в 1964 году пошли в первый класс Малосорокинской начальной школы, так как родители переехали к этому времени на постоянное жительство в райцентр. Нам, детям, жалко было покидать красивую деревню Жидоусово, подружек, и всё, к чему уже привыкли. Через несколько дней, после того, как переехали в Сорокино, мы с братом сказали Тане, что здесь жить не будем и, преодолев 18 километров пешком, оказались в пустом доме, где на окне стоял только горшок с геранью, да старая железная кровать. Вскоре приехал с розысками отец и благополучно вернул нас обратно.

Вечерело. Мама послала меня за хлебом в этот раз почему-то одну. Обычно ходили с сестрёнкой. Подошла к школе, села на поляну, высыпала мелочь в подол платья и стала пересчитывать её. «А вдруг не хватит на шесть буханок?». Долго считала. Уже начало заметно темнеть, а у меня сумма всё никак не сходится с той, которую озвучила мама. Честно говоря, считать я тогда ещё не умела. «Двадцать семь, двадцать восемь, двадцать девять, двадцать десять, двадцать одиннадцать…», – пересчитывала снова и снова.

Решив, что на хлеб денег не хватает, что уже стало темно, а я плохо знаю эти места,  вернулась домой ни с чем, сказав, что хлеба в магазине нет. Но вскоре была наказана за обман, т.к. соседские ребятишки вернулись из магазина с хлебом. А в общем-то мы к обязанностям относились почти добросовестно, если не считать мелкие огрехи. Надо сказать, что с хлебом в 60-е годы было нелегко. Приходилось стоять огромные очереди по несколько часов, иногда даже до потери сознания в прямом смысле этого слова.

             (Продолжение следует).