Тот лишь знает цену счастья, кто изведал много бед

Мне хочется рассказать о жизни в предвоенные и военные годы. Много горя и лишений выпало в то время нашему народу. Взрослые, стараясь сохранить родных и близких, работали сутками, от голода страдали и умирали дети. Война опустошила дома, остались только женщины с детьми. Они, как могли, пахали, боронили, убирали хлеб.
В нашей семье было десять детей. На войну забрали отца и четырёх братьев. В одну неделю всех проводили. Жили мы в деревне Кардон Вагайского района. Мама работала в колхозе от темна до темна, а когда приходила домой, была одна забота: чем накормить ребятишек. Пекли лепёшки из гнилой картошки, которую копали в огородах. Кушали траву: лебеду, кобылятник, пучки, копали луковицы саранок. Спустя время трав таких не стало – всё люди поели.
От голода в нашей семье умерли двое ребятишек. Я была последним ребёнком. Летом бегала босиком, остальное время, как и все дети, носила лапти с портянками. Их плела моя мама. Она работала даже ночью при свете лучины, сидя у печки. Шила варежки с тремя пальцами, кисеты под табак – всё это отправляли на фронт.
Наша деревня была окружена бором, в лесах водилось много волков, которые заходили в деревню даже днём. Окна домов затягивали брюшиной, стёкол не было. Оставаться дома одной было опасно. Помню, очень боялась, что волки съедят брюшину и запрыгнут в дом, поэтому ходила с мамой на работу. Было время, когда нам приходилось возвращаться домой поздно ночью через лес под вой волков. Мама крепко сжимала мою ручонку. В моей голове была одна мысль: «Если маму съедят волки, то куда я денусь? Пусть и меня едят!» Только об этом я никогда не говорила маме, чтобы не показывать свой страх.
В пять лет я помогала маме полоть колхозную морковь. Норма на одного человека – одна сотка в день. Чтобы отличить морковь от сорняков, мне в руки давали морковную ботву – сравнивать. Дёргала турнепс на корм скоту, в кучи складывали корневые овощи, грузили их на подводы и вывозили с поля. Спелые колосья женщины жали серпами, связывали в снопы и составляли в суслоны, в которых подсыхало зерно. Когда я пошла в первый класс, нас водили в поле собирать колоски.
С окончанием уборочной мне предстояло с мамой ходить за пять километров от дома на смолокурку, где она работала. Гнали дёготь и смолу. Для этого выкапывали широкие, глубокие ямы. В них вставляли железные корзины, в которые накладывали колотые корни деревьев. Корзину плотно закрывали и опускали в яму с помощью «журавля». Топилась огромная печь, выкопанная в горе, из древесных корней выгонялась жидкость и стекала в бочку. Это была опасная и тяжёлая работа.
Когда с фронта приходили похоронки, погибших оплакивали всей деревней. Один из моих старших братьев был лётчиком, его самолёт сбили над Германией. Второй брат пришёл с войны весь израненный. Ещё два брата продолжили службу после войны, стали офицерами. Когда отец вернулся домой, мы переехали в город Ишим. Жить стало полегче. Но карточная система оставалась. На одного рабочего выдавали 200 граммов хлеба, на иждивенца – 100 граммов. Куски хлеба были сырые, тяжёлые. За ними люди выстраивались в очередь. Мне приходилось ночевать у магазина, если хлеба не хватало. Стоявшие в очереди пересчитывались на следующий день. После окончания трёх классов я стала наниматься пасти коров за городом в лесу.
Постепенно налаживалась мирная жизнь. Люди перестали голодать, у них появилось хорошее жильё, возможность учиться и зарабатывать. Оценить всё это можно, только пройдя лишения. Но никому не пожелаешь пережить, что испытали мы – дети войны.