Трудное счастье

Не звенят на груди Алексея Ксенофонтовича Самоловова боевые ордена и медали за великую битву 1941-45 г.г. Он не получил их, так как в начале войны, раненый, потерявший сознание, попал в плен.
Лет пять назад, в селе Красный Яр, мы пришли с ним посмотреть кинофильм «Судьба человека» по одноименному рассказу Михаила Шолохова. В середине сеанса Алексей Ксенофонтович закрыл ладонями лицо и заспешил к выходу. Я за ним.
- Что с тобой, Ксенофонтович?
- Понимаешь, я вновь увидел себя. Всё точно так же, как двадцать лет назад. Больше он не сказал ни слова. Спустился с крылечка и, сгорбившись, как старичок, пошел вдоль улицы.
И вот недавно я вновь встретил его: он, смущенный, со слезинками великой радости на глазах, шел по ряду зрительного зала Дома культуры к сцене. На грудь Алексея Ксенофонтовича второй секретарь областного комитета КПСС Александр Константинович Протазанов приколол правительственную награду - орден «Знак Почета».
Что мог ответить в знак благодарности простой труженик, прошедший большую и горькую школу испытаний?
- Спасибо партии и родному правительству! Я буду трудиться еще лучше!
Ему аплодировали, его поздравляли. Поздравляли за то, что крупицей своего благородного труда он вносит посильный вклад в общее дело строительства коммунизма.

Война
Вода прибывала с каждым часом. Иногда она приходила по полутора и более метров в сутки. Богомольные старушки выходили на крутой берег Иртыша и просили Господа отвести от них бедствие. Мужчины торопились колотить лодки. Они знали, что ни молитвы старух, ни свеже-сделанный земляной вал - ничто не спасет деревню от приближающейся стихии.
Общественный и личный скот колхозников заранее угнали на гору - в Красный Яр и Сафьянку.
Выйдя из берегов, шипящий бурун воды с шумом устремился на деревню. Земляному валу, наспех насыпанному колхозниками, было не под силу сдержать могучего напора. Испуганные малысакские бабы и ребятишки попрятались по домам. Не прошло и пяти минут, как огороды и поля скрылись под мутно-желтоватой иртышской водой.
Колхозники по вечерам подплывали на лодках к дому председателя правления и, подолгу засиживаясь, беседовали на разные темы. Здесь разрешались вопросы работы сельхозартели, обсуждалось международное положение. Но никто не думал, не гадал, что в один из ясных солнечных дней в деревню привезут страшную весть - весть о войне, о нападении фашистской Германии на мирный Советский Союз...
Мужики, усаживаясь в большую лодку, наказывали своим женам, матерям, родным зря не лить слез, а ждать их скорого возвращения. Все считали, что война будет короткой, и никто не держал мысли, что многим из них придется сложить буйную голову за честь и независимость своей Родины.
Вместе с мужиками в лодку прыгнул Алёшка Самоловов, сын покойного Ксенофонта Самоловова. Небольшого роста, в домотканных штанишках, с растрепавшимися на ветру светлорусыми волосами и растерянным взглядом, он больше походил на парнишку-подростка, чем на призывника. Смахнув с щеки кулаком накатившуюся слезинку, Алёшка напомнил своим младшим братишкам и сестрам, чтобы они берегли мать. До сих пор Алексей хорошо помнит смерть отца, и потерять мать, здоровье которой за последние годы стало всё время сдавать, страшило его. Немыслимо представить, как он, вернувшийся с победой солдат, придет в родной дом, где не будет мамы, его хорошей, ласковой мамы. Он не представлял, как можно жить без нее. Кто потреплет его волосы и нежно скажет: «Отдохнул бы ты, Лёшенька. Устал ведь, бедненький?»
И вот сейчас, когда Алексей глядел на осунувшееся, постаревшее лицо дорогого и близкого человека, у него сжалось сердце, твердый комок подкатил к горлу, задрожал, передергиваясь, подбородок.
- Мамушка, не скучай, милая. Я вернусь. Себя береги. Мы еще на славу поживем с тобой.
Но какое-то непонятное чувство подсказывало сыну, что вот эту старушку, с добрым и милым лицом, свою милую маму, он видит в последний раз. В его памяти мгновенно проплыло всё детство. Вот он, ученик второго класса, только что подрался со сверстником и идет домой в разодранной до пояса ситцевой рубашке. Книжки и тетрадки растерял по дороге. У порога его встречает строгий взгляд отца, и два хлестких удара тяжелой отцовской ладони дают о себе знать чуть пониже спины. Но ласковые, нежные глаза матери говорят Алёшке: «Не сердись, всё перемелется».
Затем кончина отца. Алёшка бросил школу. Пас скот, пахал колхозную пашню. И каждый раз, когда бы он не вернулся с работы, поздно вечером, ночью - его всегда встречала мать. А когда он, уставший от непосильного труда, крепко спал, она тихо, на цыпочках, подходила к его постланке, постеленной на полу рядом с остальными ребятами, склонялась у изголовья и сонного целовала в лоб, шепча: «Храни тебя Бог, Лёшенька». Неужели так несправедлива судьба, что навеки разъединит его с матерью?
Лодку, отчаленную от председательского крылечка, подхватило быстрое течение. Помахав на прощание, кто рукой, кто платком, мужики до самого Увата пели песни. В общем хоре то и дело выделялся чуть окрепший басок Алексея.
В районном центре мобилизованных не задерживали: после врачебной комиссии - сразу же на пароход, до железной дороги в Тюмень. Фронт требовал пополнения.
Верхний Малысак пароход проходил ночью, и никто в деревне не знал, что он везет их мужей, сыновей, братьев - защитников Родины.
Фронт
Рота, в которой начал фронтовую жизнь Алексей Самоловов, выходила на боевой рубеж. До передовой было километров двадцать. К исходной позиции подошли только к ночи. Заметив передвижение советских войск, немцы открыли перекрестный огонь из минометов и автоматов
- Что страшновато? - спросил Алексея седоусый солдат Гавриил Степанович Спиридонов, сибиряк из-под Омска.
- Маленечко, дядя Гавриил. - И на испуганном, широкоскулом лице Алексея мелькнула чуть заметная, смущенная улыбка.
- Ничего, пообвыкнешь. Ты только, сынок, поглубже в землю закапывайся. Она, брат, земля-то, сбережет.
Огонь противника всё усиливался. Закрепившись на высоте и постоянно пуская осветительные ракеты, немцы видели советских солдат как на ладони. Вскоре был убит командир роты. Русские укрылись в копнах соломы. Но разве спасешься в них от свинцового ливня?
Благодаря дыму, заволокшему равнину, тринадцати солдатам посчастливилось остаться в живых. В их числе были Алексей и Спиридонов.
- Вот тебе, сынок, и первое боевое крещение, - Гавриил Степанович по-отцовски похлопал рукой по плечу Алексея. - Жаль, ребят много погибло. Да что поделаешь - война.
Через несколько дней Самоловова вызвал к себе командир роты разведчиков капитан Шаповалов.
- Сибиряк?
- Так точно!
- Есть желание служить в полковой разведке? - задал вопрос капитан. - Рост для разведчика у тебя подходящий. Слышал: метко стреляешь. А?
- Так точно, товарищ капитан, есть желание - отчеканил Алексей.
В разведку были подобраны исключительно сибиряки. Видимо, потому, что капитан сам был из Сибири. В выносливости, стойкости и смелости своих земляков Шаповалов не сомневался. Тридцатым и тридцать первым разведчиками были зачислены Алексей Самоловов и Гавриил Степанович. В свои сорок пять лет Гавриил Степанович выглядел гораздо моложе, и только лишь серебро стриженых волос да пушистых усов выдавало его настоящий возраст. На груди бывалого солдата уже красовалась медаль «За отвагу». Полюбился ему Алексей. Полюбился не просто как молодой старательный солдат, а как боевой друг, как сын, с которым в трудную минуту легче делить тяготы солдатской доли.
Алексей, чувствуя над собой опеку старшего товарища, старался оправдать доверие. В мечтах он готов был грудью защитить своего дядю Гавриила, да только не подвертывался случай.
Много было совершено боевых операций шаповаловскими разведчиками. Не один раз немцы поднимали тревогу из-за неизвестно как пропавшего солдата или офицера, которого в это время волокли в расположение своего штаба бесстрашные советские разведчики.
Однажды утром, попав в засаду, несколько бойцов и командир взвода подорвались на мине. Алексея контузило. Три километра ему пришлось ползти в картофельной борозде, чтобы добраться до своих. Хорошо, что командир батальона оказался знакомым, и Алексею, как немецкому лазутчику, не угодила пуля в лоб. Ночью его проводили к Шаповалову.
Через несколько дней Шаповалов обрадовал разведчиков: полк отходит на отдых.
- Поспим, Алёха, - смеялся Гавриил Степанович. Однако поспать не пришлось: полк оказался в окружении. Пять суток шли солдаты голодными, грязными, уставшими, без сна, под постоянным обстрелом то тут, то там появляющихся гитлеровцев. От полка осталась горстка бойцов, из командиров - один Шаповалов. Он собрал разведчиков и спросил, кто пойдет добровольцем в разведку, чтобы найти выход из окружения.
Самоловов, Спиридонов, Марков вышли из строя.
- Товарищи, на вас вся надежда. Пройдете вы, значит, все будут жить. Не пройдете... - Шаповалов замолчал. Всем было понятно его недосказанное слово.
Не успели разведчики отойти от товарищей, как со всех сторон показались немцы. С криками «Сталин капут», они стали приближаться к солдатам. Шаповалов подал команду залечь и открыть огонь.
Каленым железом обожгло плечо. Запахло горелым мясом. Сознание становилось всё слабее и слабее. Алексей истекал кровью. Мгновеньем перед глазами проплыли родные малысакские поля, бурный Иртыш. Мама...
- Мама, пить. Дай пить... Дядя Гавриил, где ты? Дайте пить... Всё. - Голова Алексея запрокинулась навзничь. Серые глаза сомкнули отяжелевшие веки.
Плен
Живуч русский солдат. Алексею суждено было жить. Друзья помогали ему идти. Всего пленных, каким был сейчас и Самоловов, насчитывалось 4000 человек.
Когда их проводили мимо картофельного поля, русские бросились к ботве, вытаскивали из земли картофель, ели. Ели прямо с полей, сырой. Над полем повисли синие дымы автоматных выстрелов. Немцы стреляли в тех, кто хотел есть, кто не хотел умереть голодной смертью.
Из всех советских солдат, пригнанных в концентрационный лагерь польского городка, осталось в живых не более полутораста человек. Перед тем, как разместить русских по баракам, их переодели в полосатые халаты. Снимая гимнастерку, Алексей случайно обронил из-за пазухи полкартофелины, которой поделился с ним один из пленных. Комендант лагеря приказал дать Алексею 50 розг. 50 багровых полос на спине остались на всю жизнь.
Польский врач Козельский, находящийся в том же лагере, сделал Самоловову удачную операцию - извлек из плеча стограммовый осколок.
- Силен же ты. А на вид вроде невзрачный. Вы, сибиряки, говорят, все выносливые, - говорил потом врач.
На удивление пленных, получавших скудный паек, Алексей после операции стал поправляться. Заметили это и немцы. Сбавлена норма. Выход со всеми на общие работы.
С восходом солнца и до позднего вечера заключенные таскали тяжелые булыжники, мостили дорогу.
Мысль - бежать. Об этом думал не один Алексей. Собралась группа заговорщиков. Бежали. Да далеко ли унесешь ноги, если в тебе осталось весу всего 35 килограммов. Поймали. Карцер. Трое суток в полусидячем положении, без пищи. Снова изнурительные каторжные работы. На спине самоловского халата появился белый круг - беглец. И опять та же думка - бежать, только бежать. Лучше умереть от достигшей тебя немецкой пули, чем издыхать постепенно, на глазах у фашистов.
Договорились бежать вдвоем. Охранники уже привыкли к пленным и мало обращали на них внимания. Можно было отойти в лесок по естественным надобностям, поговорить в сторонке с товарищами, подойти к полячкам, которые частенько подкармливали военнопленных советских солдат. В самом же лагере режим оставался по-прежнему строгим.
Побег сделали во время обеденного перерыва, когда пленным на строительстве дороги привезли жидкую похлебку. Зашли в кусты и что есть мочи пустились бежать. Никто не заметил.
Вторые сутки блуждают беглецы по незнакомой польской земле. Приюта искать бесполезно. В каждом селении немцы. Решили пробираться по одному - так легче.
Наконец, Алексей добрался до какой-то широкой мелководной реки. По ту сторону слышалась артиллерийская канонада. На берегу заметил человека в крестьянской одежде - рыбак. Подполз. Поляк оказался солтусом (старостой).
- То Висла, пане, - ответил он на вопрос Алексея. - Там ваши, русские.
Свои! Слезы радости затуманили глаза. Свои! Но надо еще ждать ночи, чтобы переплыть незаметно реку. Подкрепиться тем, что дал поляк. Хоть немножко отдохнуть.
Староста на прощанье пожелал «жицие вшискего наилепшего, пане» и, забрав крючки, удалился.
Алексей очнулся от громкого лая собак. Что делать? Ползти к реке - заметят. Может, пройдут? Эх, еще бы часика три-четыре... Острые зубы немецких овчарок вонзались в тело отбивающегося человека. Пропал.
За вторичный побег на спину халата пришили еще один знак - треугольник...
Дом
Это было время, когда военнопленным Комитет Госбезопасности не доверял. Но показания товарищей по лагерю утверждали преданность Самоловова своей Родине. После года службы в рядах Советской Армии его демобилизовали, как солдата.
Как ты встретишь меня, родной дом? Живы ли мать, братья, сестры? Что стало с ними? Ведь прошло пять долгих лет без письма, без весточки. С такими думками подъезжал на пароходе без вести пропавший солдат к Верхнему Малысаку.
Мать умерла. Ребята воспитывались у старой тетки. От деревни осталось не более десятка дворов. Из-за ежегодных наводнений многие переехали в Красный Яр и другие селения, которые не затоплялись. Что делать?
Уехать? А куда младших денешь? Тетка, разбитая параличом, плакала:
- На четырех костях ползаю. Кто в гроб положит?
Остался. Кое-как перебивались. То рыбки добудет, то зайчишку в петле поймает - питались. Тяжеловато, но жили. Женился. Вроде дела стали налаживаться, обзавелся хозяйством. Да и сама жизнь с каждым днем улучшалась.
В 1953 году, как лучшего бригадира, правление колхоза отправило Алексея Ксенофонтовича в Москву на выставку. Уватский районный комитет КПСС и исполком райсовета за получение высоких урожаев зерновых награждал его ежегодно Почетными грамотами. Есть такие грамоты и от областного Совета.
В 1961 году, например, урожайность пшеницы по Малысакской бригаде превысила 22, а озимой ржи - более 35 центнеров с гектара.
Работать да работать бы бригадиром. Люди уважают: избрали депутатом районного и Красноярского Советов. Да дают знать плен и старые раны - ушел дояром. Затем, при совхозной системе, напросился пастухом-скотником.

К другим новостям "Уватских известий"