Времена Черномырдина

Полагаю, кто-кто, а Виктор Степанович Черномырдин в Тюмени в лишних представлениях не нуждается. Главной газовой житницы страны главный газовик России.

Прежде чем стать министром Газпрома Советского Союза, Виктор Степанович прошёл качественный тюменский тренаж: три года возглавлял Главтюменьгазпром. Может быть, идея нынешнего государственного хребта страны − Газпрома, автором которой стал Черномырдин, обкатывалась на тюменских промыслах.

Главтюменьгазпром Черномырдин возглавлял в начале восьмидесятых двадцатого века. Наверное, в области ещё немало газовиков, которые работали под его началом.

Потом он станет министром Газпрома Союза, возглавит новообразованный концерн Газпром, с этого поста депутаты Верховного Совета страны изберут его премьер-министром Российской Федерации.

Интрига его жизни – для эпических классиков масштаба Шекспира. Удивительная личность, удивительно вписанная в эпоху. Он жил в эпохе и делал эпоху.

Каждый ли город может погордиться… Тюмень, пожалуй, может. Двум премьерам нашей страны ХХ века, наверняка, помогал тюменский опыт. Известно, что Алексей Николаевич Косыгин – премьер Советского Союза – творец экономической реформы, будучи молодым кооператором, он честно работал в Тюмени два года. А прежде чем стать премьером-реформатором России, Виктор Степанович Черномырдин честно три года отработал начальником тюменского газового главка.

У Косыгина уже не порасспрашиваешь, а нынешний советник Президента России Черномырдин согласился. С охотой.

Он наш, тюменский Черномырдин, знаменитый ЧВС. Административный ресурс страны и последний философ современности ХХ века.

Омельчук: Виктор Степанович, не возражаете, если мы поговорим о Черномырдине в Тюмени?

Черномырдин: Да нет.

Омельчук: Для вас Тюмень – аэродром подскока? Вы в ней долго задерживаться не собирались?

Черномырдин: Честно? Я возглавил тюменский главк, будучи в ранге заместителя министра. Уже был москвичом, до этого недолго послужил в ЦК. Но в Тюмень я ехал не на пересидку. Богомяков мне нашёл квартиру у Эрвье в его микрорайоне, я перевёз семью, у меня сын Алексей в первый класс пошел в Тюмени в 21 школу. Может, школа ещё помнит моего разгильдяя? Семья постоянно в Тюмени жила, сам-то я, понятно, мотался по маршруту Надым – Уренгой – Вынгапур – Сургут – Москва – Берлин – далее везде, но как говорится, ночевать возвращался в Тюмень. Мало того, Горбачёв вызвал меня в Москву назначать министром. Удивился: какой молодой! Я его попросил:

–Оставьте меня в Тюмени. Все дела там. И мне в Тюмени нравится.

–Хитрый какой, – прищурился генсек. – Мы здесь, в Москве, занимайся вашими проблемами, а вы в Тюмени отсиживаетесь.

Ни хрена ещё в делах не соображал. Я его надоумил, и свой первый деловой исторический маршрут он в Западную Сибирь нарисовал. Тоже скажешь – аэродром подскока! В Тюмени была самая настоящая жизнь в моей жизни.

Омельчук: А Вас назначили в Тюмень на «Главтюменьгазпром» − по тем временам это как – сильно? В Сибирь же только ссылают?

Черномырдин: Да нет. Моё назначение как раз показывало ответственное отношение руководства, правительства, ЦК к Тюменской области. Мощный регион - Западная Сибирь! Тогда уже не главк был, его преобразовали в ВПО (Всесоюзное производственное объединение) «Тюменьгазпром». На весь Советский Союз на ту пору был единственный зам. министра и одновременно начальник главка – только на БАМе. Понятно, что значил БАМ для тогдашнего Советского Союза. Я нашёл этого заместителя министра Минтрансстроя, встретился с ним, расспросил про его необычную работу. Нетрадиционное решение советской власти. Абсолютно не традиционное. Мне срочно нужно было узнать, как он начинал, чем занимается.

Омельчук: Но у вас же, у оренбургских, своя гордость?

Черномырдин: Оренберуг – другое дело. Alma-mater. Всё у меня начиналось в Оренбурге, там я стал директором крупного газоперерабатывающего завода-комплекса. Работая в Оренбурге, я думал, что важнее и мощнее быть уже не может. Стройку опекал сам Алексей Николаевич Косыгин, трижды приезжал в Оренбург. Для того времени − председатель Совета Министров − и побывать несколько раз на одном объекте… Невероятная редкость!

Омельчук: Как тюменский масштаб показался оренбургскому казаку?

Черномырдин: Когда министр предложил поехать работать в Западную Сибирь, для меня это стало полной неожиданностью. Я попросил: давайте поеду, посмотрю, проедусь по объектам и скажу: если смогу – соглашусь. А коли не смогу − зачем поеду? Зачем подводить министерство? Я облетел всё, начиная с Тюмени − Сургут, Старый, Новый Уренгой, Надым, Комсомольский («Тюменьтрансгаз»). Все основные объекты, везде побывал, дней десять, наверное, летал. Вернулся в Москву и дал согласие.

Омельчук: Ужас? Или ужас как хорошо?

Черномырдин: Ужас − как здорово! В Тюмени всё кипело, а какие объекты! Масштабы поразительные. Я ж думал, что важнее и величественнее Оренбурга не бывает. На Ямале в разы − в разы! − и деловой напряг, и объекты. Но трудности ошеломляющие. Дорог не было − с этого начнём. Можете себе представить − весь запас оборудования требовалось завезти летом по рекам или зимой по зимникам!

Омельчук: Миллионы тонн!

Черномырдин: Миллионы тонн запасом на год. Не простой вопрос, тогда ж система немножко по-другому строилась. Многое на себя брало правительство. Госплан, Госснаб − отвечали за все ресурсы. Но на месте-то надо это всё перелопатить.

Омельчук: Для самого себя задача была: я, Черномырдин, вот мой масштаб и вот масштаб Сибири?

Черномырдин: Она меня захватила. Конечно, по мне. По размеру. Расти можно, только находясь на масштабном объекте, подрастать, всё осознать, осмыслить. Я знал всех руководителей. Абсолютно. Надо знать людей в лицо, знать, с кем ты разговариваешь. По имени-отчеству. Только так можно руководить и действовать правильно.

Омельчук: Во времена Черномырдина тюменскому Газпрому всё удалось? Всё удавалось?

Черномырдин: Удавалось. Мы же вышли на миллиардную ежесуточную добычу. Страна требовала. Это 1984 год, декабрь месяц. Всё было на ходу, объекты шли на потоке.

Омельчук: Как вам сибирские мужики, сибирские газовики?

Черномырдин: Для меня они стали откровением. Главное «удивительное» - не столько масштабы, сколько люди, работающие на объектах Западной Сибири. Другие. Другое видение, другое отношение. Масштабные люди.

Омельчук: Но партизаны немножко?

Черномырдин: Основательные. Я работал с чистой душой: если я сказал, мы договорились − проверять не надо.

Омельчук: Стрижов, Никоненко, Рафиков?

Черномырдин: Это первые руководители самых основных объектов. Вся тяжесть на них. Стрижов Владислав Владимирович возглавлял «Надымгазпром», поднимал Медвежье. Человек ершистый, Стрижов никак не мог признать ровней своего тюменского начальника, Алтунина. Чаще по делу, но норов свой демонстрировал, Никоненко Иван Спиридонович –«Уренгойгазпром». Рафиков – «Сургуттрансгаз». Корифеи.

Тогда в Тюмени работала невероятная плеяда. Не только в нашей отрасли. Я сменил Григория Сулеменкова. Динков Василий Александрович забрал его к себе в нефтепром. Мой дом находился на задах Главтюменьгеологии. С Фарманом Салмановым часто сталкивался. Ну, это настоящий геолог. От Бога. Как и Эрвье. От Бога нефтяник Виктор Иванович Муравленко. С его сменщиком Романом Ивановичем Кузоваткиным мы дружны были. И не забывайте Николая Константиновича Байбакова. Он-то из Тюмени не вылазил. Больше, чем он, никто не сделал для газа и нефти Сибири. Патриарх.

Омельчук: А вы кого-то выдвигали?

Черномырдин: Он и сейчас работает на Уренгое. Рим Султанович. Мой выдвиженец. Я приехал, он работал главным инженером Уренгоя. Ивана Спиридоновича вскоре забрали в Москву, я Сулейманова назначил. Уже министром был. Есть два вечных Рима. Один - на Уренгое.

Омельчук: Забирали из Сибири − Москву укреплять?

Черномырдин: Укрепляли. Я когда сам стал министром, многих забрал…

Омельчук: Тюменцу Черномырдину Виктору Степановичу всё удавалось в Москве?

Черномырдин: Москва – совсем другая песня. Я должен сказать, дело даже не в самом Черномырдине, а в том, что в министерстве газовой промышленности всё было настолько отработано (надо отдать должное министрам Сабиту Атаевичу Оруджеву, Василию Александровичу Динкову, я же пришёл не на пустое место) что можно было только совершенствовать. Газпром всегда был на хорошем счету. Мы никогда не подводили своё государство.

Омельчук: Виктор Степанович, был вариант, что газовое наступление на сибирский Север захлебнётся?

Черномырдин: Нет.

Омельчук: А санкции Рейгана?

Черномырдин: Нет. Да, мешали, говорили, писали, пугали. Пугали, что на объектах работают заключённые, поэтому не может быть надёжности, качества. Я выступал на мировом газовом Конгрессе в Германии, мне начали задавать вопросы: «Как вы можете гарантировать надёжность, если у вас работают заключённые?» Я ответил: «Что бы я вам сейчас ни сказал, вам уже эту идею вдолбили. Вы и сами будете долбить, что у нас в Сибири работают заключённые. Я утверждаю: у нас заключённые не работают. Хотите убедиться? Вас всех приглашаю на объекты Западной Сибири».

Омельчук: Приехали?

Черномырдин: Приехали. С палатками, со своим немецким пивом, с колбасой, с консервами. Я их сразу − на Уренгой. Они побывали на объектах, зашли в школу, в школе зимний сад, директор немка оказалась.

Омельчук: Случайно?

Черномырдин: Конечно, случайно. А что? Я сам не знал, оказалась по национальности немка с хорошим немецким языком. Я руководителю немецкой делегации сказал: всё − по вашему желанию. Берите карту, показывайте, что надо, где вам нужно побывать, вас туда и повезут. Вертолётами, машинами. Когда они поездили, побывали, поговорили, поснимали, я с ними встретился. Они были ошеломлены: в каких небывалых условиях работают строители, монтажники, эксплуатационники. Они не встретили ни одного заключённого. Разговаривали с кем хотели, сколько хотели, но ни одного не нашли. Да и не могли встретить, потому что заключённых на трассе не было. Потом всё написали…

Омельчук: Правду?

Черномырдин: Правду. Прислали мне вот такой толщины подшивку вырезок из газет.

Омельчук: Честные, порядочные немцы?

Черномырдин: Честные. Про этих не могу ничего плохого сказать. Потом попадались. Побывать в Сибири, увидеть, а написать чушь – это же ни в какие ворота.

Омельчук: Сами-то газовики работали, как проклятые? Неистово?

Черномырдин: По-другому нельзя. Просто нельзя. Не все, должен сказать, выдерживали, некоторые быстренько уезжали. Не выдерживали. Это, естественно, не каждому под силу.

Омельчук: На тюменском Севере собралась гвардия? Гвардейские ударные…

Черномырдин: Там работали сильные люди, сильные специалисты, идеальные ударные гвардейские части. Средний возраст, если судить по Уренгою, а Уренгой был центром − 27 лет. Можете себе представить? В основном вчерашние выпускники вузов.

Омельчук: Сгусток энергии?

Черномырдин: Да, да, да. А строители какие были! Монтажники, трубопроводчики. Работали в сложнейших климатических условиях. Можете себе представить − проходят болото. Сварщик варит потолочный шов, лежит в ледяной воде, под ним хлюпает. Не каждый выдерживал. А морозы? До 50 градусов!

Омельчук: Такого рабочего класса, скорей всего, уже никогда не будет?

Черномырдин: Не могу так сказать. Если у России появится необходимость, думаю, появится и рабочий класс.

Омельчук: Народится?

Черномырдин: Возродится. Россияне − люди могучие. Особенно в трудных обстоятельствах. Всегда себя проявляли.

Омельчук: Виктор Степанович, о перспективах: Ямал остаётся главной надеждой России? Или в расчёт уже берутся Сибирь Восточная, Арктика?

Черномырдин: Знаете, основное и реальное, самое воплощаемое, конечно, - Ямал. Естественно. Огромные запасы, многое уже сделано, проекты осуществляются, сложный переход через Байдарацкую губу заканчивают в этом году. Вся инфраструктура создана. Железная дорога дошла до Бованенково. Мы «железку» начали строить давно, готовились к выходу на Ямал, подготавливали многие объекты. На Ямале же нет нормальной земли. Приходилось отсыпать кусты, выгребать всё, держать несколько лет, чтобы отстоялось, чтобы получился песок, на этом песке уже можно бурить, монтировать установки, ставить многотонную буровую. Многое сделано. Ямал – наша стратегия.

Омельчук: Ваше мнение о шансах Арктики?

Черномырдин: Это следующий этап. Пока не всё известно, что Арктика может преподнести. Но имеются запасы немалые. Как Арктика поведёт себя, когда начнётся освоение, − трудно сказать.

Омельчук: Сегодня Газпром − становой хребет страны. Как рождалась формула Газпрома в ваши времена? Нефтяники не смогли в едином кулаке удержаться, а формула Газпрома сработала.

Черномырдин: Мы к своей формуле, к Газпрому сегодняшнему шли непросто. Мы отличаемся от нефтяников. Хотя структуры похожи вроде. Но у нас другой режим, очень жёсткий режим. Омельчук: Опасный?

Черномырдин: Опасности и на нефти хватает, но другой режим работы. У газовиков система – от скважины до горелки. Мы понимали это ещё в 80-е годы. Мне меня всегда было интересно, как работают западные компании. Были структурные аналоги, похожие на газовые компании, допустим «Даймлер Бенц» − мощный промышленный машиностроительный комплекс. Мы с ним создали совместное предприятие. Мне всегда было интересно, как они управляют такой мощью. Из газовиков мы знали «Рургаз» немецкий, «ЭНИ» итальянский, «Газ де Франс». По возможности изучали, как они работают, сам принцип надо понять, уловить принцип управления. Неважно: маленькое предприятие или большое, вся система заложена в принципе. Я своих посылал в командировки, чтобы они смотрели, учились, в конце концов мы пришли к выводу, что министерство для газовой промышленности − не лучший вариант. Начали думать, как в Советском Союзе при социалистическом строе создать компанию, которая бы эффективно работала самостоятельно и у которой должно быть побольше прав.

Омельчук: Крамольные мысли?

Черномырдин: Ещё какие! Опасные. Расстрельные. Нужно было убеждать даже своих руководителей.

Омельчук: Кто войдёт в компанию?

Черномырдин: Это раз. Надо было убедить правительство, доказать, что это нужно. Мне часто задают вопрос: «Вы думали, что Советский Союз распадётся?» Конечно, не думал. Что за бред! Можно было тогда предусмотреть, что Советского Союза не станет. Надо было сохранить систему газовой промышленности, она стала столь мощной, что ею почти невозможно управлять. Родилось предложение создать консорциум. Мы за основу взяли итальянскую модель, полугосударственную, получастную. У «ЭНИ» − нефть, газ, электроэнергия. Омельчук: Для России ваша формула управления оказалась палочкой-выручалочкой на много лет вперёд. Так? Черномырдин: По сути. Получилось. Я убеждал Николая Рыжкова, тогдашнего председателя правительства, что надо делать именно так. Почему надо? Он никак не мог понять, для чего я это делаю. Стимул не улавливал. Министерство хорошо работает? Планы выполняет?

Омельчук: А Черномырдин под собой сук рубит?

Черномырдин: Когда он понял, что я перестану быть членом правительства, был невероятно удивлен: «Ты хоть понимаешь – ты же не будешь членом правительства?» Я говорю: «Да, не буду, Николай Иванович». – «Да ты что?» В середине 80-х годов вышел закон о предприятии, по каким правилам оно должно работать. Я подвел всё под этот закон: фирма «Газпромконцерн» − предприятие. Мы пришли к выводу, что ничего не нарушаем. Больше всех теряет только министр.

Омельчук: А у самого-то министра Газпрома: сегодня я – министр, а завтра − директор предприятия. Не было внутреннего смятения?

Черномырдин: Абсолютно. Когда Николай Иванович мне говорил: «Ты что? Ты и членом Правительства не будешь?» Я говорю: «Не буду». – «Но ты же ничего не будешь получать». Существовали же определённые льготы. Я говорю: «Не буду, Николай Иванович. Отпустите ради Бога».

Омельчук: Прямо так: ради Бога?

Черномырдин: А что, всевышний - хороший аргумент. Ну не получится у меня, снимете Черномырдина. Вернёте всё назад. Не понял, но согласился.

Омельчук: Виктор Степанович, можно пару житейских вопросов?

Черномырдин: Конечно.

Омельчук: На тюменском Севере не приходилось демонстрировать своё легендарное мастерство гармониста?

Черномырдин: Было не до этого. Я любил охоту и люблю её сегодня. Сегодня сам себя спрашиваю: «Какой же ты был дурак, Черномырдин, живя на Севере, бывая на дальних глухих объектах, на Севере не поохотился!» Один раз только, и то между делом. Не было возможности.

Омельчук: Бродит по Ямалу такая легенда, сказание: Константин Иванович Миронов из Салехарда повёз вас на рыбалку в Катровож, и вы поймали вот такую нельму, нельмищу на пуд. Причём это была не подставная нельма.

Черномырдин: Не, не, не.

Омельчук: Не было такого?

Черномырдин: Не было такого. Мы приехали в Салехард, Никитин Владтлен Валентинович вёз – председатель облисполкома. Закончили совещание, на следующее утро - была суббота или воскресенье - он мне говорит: «Давай съездим на рыбалку».

Омельчук: И попался честный ёрш?

Черномырдин: Нет, не ёрш. Муксун, муксун. Муксуна мы ловили, тогда впервые и по-настоящему я поел строганину. Настоящую строганину из проруби.

Омельчук: Вошёл во вкус?

Черномырдин: Ещё как. Здесь, в Москве, нет возможности. В ресторанах в меню есть, но не та.

Омельчук: Надо ехать в Тюмень.

Черномырдин: Надо.

Омельчук: Не тянет посмотреть, как Тюмень похорошела?

Черномырдин: По-честному, конечно, тянет. Приеду, приеду, обязательно приеду.

Омельчук: Виктор Степанович, вы командовали Главтюменьгазпромом, Мингазпромом, Газпромом − явно главный газовик России конца ХХ века. В эпоху перемен Вы возглавляли российское правительство, значит, − командир России. Если бы предложили выбирать: главный газовик России или командир России − что ближе сердцу?

Черномырдин: Очень трудный вопрос. Конечно, для меня Газпром − особая песня, особое отношение. Много там осталось души, ничего не забыто. Нет такого, от чего я мог бы отказаться. Абсолютно. Работа руководителем правительства − совсем другое. Там очень пригодился опыт работы в Газпроме, сильно пригодился. В Газпроме нужно принимать решения сразу. Некогда думать. Там любой промах, любая ошибка – смертельны, гибнут люди. Руководитель должен быстро соображать. Некогда расслабляться. Просто нельзя расслабляться. Вы спрашиваете про охоту: я сам себя сейчас спрашиваю, как же, работая там, я не мог слетать на охоту? 27 моих вертолетов газпромовских постоянно висели в воздухе. И мне что, нельзя было на минуточку? Ничего подобного. Просто не было возможности. Даже мыслей таких не появлялось - вот сейчас куда-то махнуть в тайгу. Я даже допустить такого не мог – выпасть из времени. Отпусков толком не было.

Омельчук: Всё-таки та единственная охота…

Черномырдин: Под Тюменью. Со Шмалем Генадием Иосифовичем.

Омельчук: На уток?

Черномырдин: На уток. На куликов. Прямо под Тюменью, мой сын старший, он трудился на Уренгое, прилетел на выходные. Воскресенье, осень, как раз подгодило открытие охоты. Мы съездили.

Омельчук: Удачно?

Черномырдин: Удачно. А ещё однажды мы с Юрой Неёловым из Салехарда слетали в самую далёкую тундру….На Гыдан, к Карскому берегу на гуся. Весна, прилетели мы немножко раньше, чем гуси. Снег, зябко, ветра. Всё равно, помню, я 15 гусей…

Омельчук: Хорош гыданский гусь!

Черномырдин: Хорош! Хорош! Я даже в Газпроме не работал, уже закончил работу в правительстве. Я был в отставке. Работал депутатом от Ямала. Хорош гыданский гусь.