Всемирная организация здравоохранения признала, что распространение коронавируса приобрело характер пандемии. Президенты пострадавших государств закрывают границы, авиакомпании отменяют рейсы, где-то приостановлено и международное железнодорожное сообщение. В такие моменты начинаешь ценить то, что прежде огорчало: удаленность Тюмени от всех границ и неважное состояние российских дорог.
А высокие цены на авиабилеты делают все остальное, чтобы миграционные потоки оставались вполне контролируемыми.
Маловероятно, что коронавирус с Востока или Запада придет к нам пешком или приедет на автомобиле; скорее он прибудет самолетом, иначе неминуемо сгинет по дороге. В аэропортах его ждет кордон Роспотребнадзора. В частности, у возвращающихся из-за рубежа россиян в столичных аэропортах измеряют температуру, переписывают личные данные, фотографируют их и отпускают на все четыре стороны.
Но в поликлинику по месту жительства уйдет информация о «контактном».
И вскоре на пороге вашей квартиры появится участковый врач в противочумном костюме (шутка, просто в одноразовом хирургическом костюме) с сумкой для забора биоматериала и медсестрой, которая возьмет мазок из зева и носа. Врач откроет вам больничный лист на две недели, а причиной укажет «наблюдение и обследование по иным обстоятельствам». И потом каждый день будет навещать вас, измеряя температуру и проверяя горлышко.
Одна гражданка, вернувшись из Италии за два дня до введения карантинных мер, проявила сознательность и сообщила на работу, что побывала в опасной зоне. Руководство предложило ей поработать две недели удаленно. Во избежание. И вот она сидит дома за компом и читает в новостях, что из-за эпидемии коронавируса отложен совместный российско-европейский запуск космического корабля к Марсу. На два года!
В общем, сидим, ждем. С некоторой грустью вспоминаем заграничные поездки (читайте выпуск рубрики «Дома не сидится» на стр. 5), но мужественно продолжаем хронику городской жизни. Как сказал герой романа Альбера Камю: человек, проживший на свете хотя бы один день, мог бы без труда провести в карантине сто лет. Одно слово в его фразе мы, конечно, заменили.
Фото Юлии Кононовой