Под пятой фашистских оккупантов

В 1944 году наша армия нанесла немецким войскам ряд сокрушительных ударов, которые привели к полному освобождению советской земли от гитлеровских войск. Но за три первых года войны на захваченных врагом территориях десятки миллионов гражданского населения подверглись немецкой оккупации. Среди них семья Анны Николаевны Карелиной, проживающей ныне в пос. Туртас.

А.Н. Карелиной, в девичестве Арбузовой, 88 лет. В 1942 году, когда происходили описываемые ниже события, ей было 10. Рассказывает, что родилась в большой семье в Мордовии. Просторный светлый дом, крепкое хозяйство, жили-не тужили. Много работали, причем, не нанимая поденщиков со стороны - всё сами. Сеяли рожь, пшеницу, лён. Две коровы имели, три лошади, это не считая свиней, овец и птицу. Но посчитала советская власть: семья кулацкая! Деда как антисоциального элемента и мироеда сослали в края, куда Макар телят не гонял. Дом их раскатали по бревнышкам, сад спилили под корень. «А могли бы сиротам отдать», - и поныне жалея, сокрушается старая женщина. Распалась семья, разбрелись снохи и зятья по городам и весям. Так оказались они, четыре сестры, в Ставропольском крае, где их родитель Николай Аверьянович Арбузов устроился на шахту.

Война началась, его забрали в первые же дни. Не мобилизовали, заметьте, а «забрали», так говорят все пережившие войну. Вскоре пришла бумага, погиб, мол, под Харьковом. При этих словах баба Аня всплакнула. Следом еще одно извещение: не погиб - пропал без вести. Видимо, когда наши отступали, его контузило, да землей присыпало, оглушенный и попал в плен. Вернулся в конце 45-го, у него ноги всюду были изранены. Смутно помнит моя собеседница: когда красноармейцы уходили, дороги и шахты взорвали. «Немцы были на той стороне Кубани, а наши солдаты на этой». И снова, смахнув слезу, положив на колени натруженные руки, продолжает:

«Мы папу проводили, потом бумаги эти получили, горевали, плакали. Пока война не кончилась, не знали, где он. Раньше на столбах висели репродукторы, по ним и объявили: война началась. Все стояли - и взрослые, и ребятишки - слушали. В августе 42-го ворвались немцы. …Колонны пленных красноармейцев, их гнали куда-то на запад. Захватив поселок, фрицы поселились в конторе, а мы перебрались в заброшенный магазин, бабушке уже нечем было рассчитываться с квартирной хозяйкой-кабардинкой. Магазин располагался напротив конторы, отсюда можно было наблюдать немецких солдат. Числом 20-25 они разместились в ограде за наспех сколоченными столами, чаще всего на чужом языке звучало «шнапс, шнапс…». Мы притаились на чердаке, боялись спуститься, уже слышали о зверствах захватчиков на оккупированных территориях. Наконец они ушли спать, затихло всё, мы осторожно спустились пройтись у дома, размяться».

Далее было так. Какая-то женщина предложила их матери наняться в колхоз собирать сою. Кстати, немцы в большинстве колхозы не распустили, это чтобы «качать» из них сельхозпродукцию для Германии. До колхоза под Черкесском 60 километров. А куда деваться, не помирать же с голоду - пошли. Мать первая, немногим позже они - сестры. В конце пути уже никаких сил нет идти. Упала на дорогу: «Маша, я больше не могу, пусть немцы застрелят, но не поднимусь».

Вопреки хронологии, поведала Анна Николаевна еще случай. «Заходит эсэсовец, я старшей сестре: «Нина, к нам немец, прячься скорее!» Сестра успела шмыгнуть за печь. Он не владел русским, подает курицу, знаками показывает: надо ощипать. Уже не помню: то ли мы не захотели, то ли решили, он не сразу хватится, но когда пришел, курица лежит. Он этой курицей сестру стал бить прямо по лицу, она сильно плакала. Она старше меня на два года, живет теперь в Свердловской области, в июле у нее юбилей - 90 лет. А тогда только и вымолвила сквозь слезы: «Думала, он меня пристрелит, но смотрю: на ремне нет пистолета».

Но вернемся к походу за соей. «До места затемно, но всё же добрались. Мама, она уже там работала, нас накормила жареной соей. Сырую есть нельзя: тошнит и голова кружится. Спать улеглись в скирде. Там мыши бегали, но мы их не шибко боялись. Лицо прикроешь, лишь бы по нему не шныряли, и спишь. Задание: 10 килограммов сои собрать, тогда один - себе. Поэтому нас мама и призвала на помощь, при том, что мы быстрее взрослых набирали эти 9 кило. Вернувшись с сои, даже в шахту спускались добывать уголь. По штреку идешь как обычно, но уж в лаве надо по-пластунски ползти с шахтерской лампой, мама долбила пласт, а мы куски подбирали. Потом жила у осетинки, водилась с ее ребенком. Она у немцев устроилась в столовую, вечером приносила немного муки, тогда же ни масла, ни соли - ничего не было, прямо на плите лепешку сделает, даст мне. А я выйду, на камень сяду и горькими слезами обливаюсь, горюю по маме и сестрам. Сильно по ним скучала. Как-то вечером началась автоматная и пулеметная стрельба: «Тетя Рая, что это?» Она рассказала. Немцы пригоняли евреев, днем они копали яму, а вечером их расстреливали, сбрасывая в эту, ими же вырытую, общую могилу.

Когда немцы ушли и во йны здесь уже не было, объявились карачаевцы. Очень злые: «Мы всех русских перережем, потому что они пришли на нашу землю». Кабардинцы, наоборот, очень добрые и осетины. Идут машины с войсками в сторону города Микоян-Шахар. Мама спросила у одного офицера: почему война там, а вы в противоположную от нее сторону. Он говорит: «Вы разве не слышали, карачаевцы восстание подняли против советской власти, нас направили усмирить». Мы не узнали, когда офицер и его солдаты вернулись. Но позже видели, как шли машины с карачаевцами. И в каждом кузове по три бойца с автоматами и двое - в кабине. Всех семьями выслали куда-то вглубь России.

Когда наступали наши, мы вновь прятались по подвалам. Прогнали врагов, стали жить ожиданием окончания войны. Немцев не стало, но какие-то пленные в немецкой форме расчищали дороги. Нам они говорили: мы не немцы, мы мадьяры, сами были в подчинении у Гитлера. Показывали фотокарточки жен с детишками, брали на жалость, чтобы мы их едой угощали. Мы приносили - немного. А неподалеку в одном поселении в нескольких домах жили прокаженные. Со своей столовой и лечебницей, их во всем СССР было только две - у нас, на Кавказе, и где-то на Дальнем Востоке. Немцы к ним не совались, боялись, видимо, этих страшных на обличье людей. И мы их с дрожью в коленках боялись, но все-таки меньше, чем немцев».

А это уже из послевоенной биографии Анны Николаевны. После войны вместе с сестрой переехала в Велижанский район (ныне Нижнетавдинский) Тюменской области. Устроилась счетоводом в заготзерно. Затем в 1952 году перебрались в Уват, здесь она работала в отделе рабочего снабжения. Выучилась на бухгалтера, окончила Тюменский техникум торговли. К тому времени была замужем, двое детей, с которыми на время ее отъезда на сессию нянчились родители мужа. Затем 12 лет Анна Николаевна - главный бухгалтер, а в целом проработала в орсе 35 лет. С должности главбуха и на пенсию пошла. Позже выделили ей квартиру в Туртасе в доме ветеранов. Правда, сначала пришлось тесниться «на подселении», но с 2008 года - живет в отдельной. Квартира теплая, благоустроенная, ей, никогда не жившей в доме с удобствами, очень нравится.

Фото автора