Пленённые, но непокорённые

Поводом для подготовки этого материала стал телефонный звонок Веры Усовой. Несколько лет она руководила ялуторовским поисковым отрядом, выезжала вместе с ребятами на места сражений Великой Отечественной, где воевали и наши земляки.

Вера Николаевна узнала, что историк-краевед Александр Петрушин пишет о 246-й стрелковой дивизии, сформированной преимущественно из колхозников Омской области, а точнее – юга теперешней Тюменской. И в этой статье есть фамилии моих земляков-чукреевцев, попавших в плен. Она предложила написать о том, как сложилась дальнейшая жизнь фронтовиков.

Поимённый список

Судьба 246-й стрелковой дивизии схожа с судьбой 384-й, тоже сформированной на территории Омской области. Но если 246 СД пополнялась почти с нуля четыре раза, то 384-ю, погибшую под Старой Руссой, больше не формировали. Порой думаешь о тех бойцах, крестьянах по социальному происхождению, что от них могло быть больше пользы, если бы они кормили армию, помогали выпускать военную продукцию, чем от того, что многие из них погибли или попали в руки врагов. По данным Германии, в 1941-1945 годах на Восточном фронте было взято в плен 5 754 000 советских военных. Согласно сведениям российского Генштаба, в фашистских застенках оказались 4 559 000 наших солдат. Для того чтобы представить эти масштабы, вспомним, например, что население Тюменской области (включая округа) сегодня насчитывает около 4 млн человек.

Первым из моих односельчан побывал в неволе Александр Сергеевич Габышев, 1912 года рождения, отец двух сыновей, родившихся до войны, и сына и дочери послевоенных. Был в плену у финнов (рассказов про это от него самого не слышал), в колхозе работал конюхом. Покладистый мужик, не употреблявший в речи матерных слов, всегда внимательный к людям, особенно к молодёжи. Запомнился ещё и тем, что курил большие, небрежно свёрнутые самокрутки, набитые самосадом.

Дмитрий Михайлович Хлыстунов, 1896 года рождения, был призван в армию в 1941-м, служил в 384 СД 1276 полка. Попал в плен в июле 1942-го, освобождён советскими войсками в мае 1945-го, прошёл проверочно-фильтрационный лагерь (ПФЛ). Отец троих детей, в колхозе работал конюхом, сторожем. О пребывании в плену известно мало, воспоминаниями делился только с самыми близкими.

Александр Ефимович Севостьянов, 1898 года рождения, был призван на фронт в сентябре 41-го, дважды ранен. В плен попал 31 июля 1943 года, освобождён американскими войсками 1 апреля 1945-го. Прошёл фильтрацию в августе этого же года в спецлагере НКВД № 214. Неграмотный, вместо подписи в документах ставил крестик. После возвращения работал в детском санатории в Криволукской.

Григорий Иванович Липчинский, 1912 года рождения, мой родственник по отцовской линии. Родился в деревне Княжево Тюменского района, в Чукреево переехал ещё до войны. Призван в армию в 1941 году, служил в 246 СД. Попал в плен в мае 1942-го, дальнейшая судьба неизвестна. В деревне остались жена и ребёнок. Супруга работала в кооперативной лавке. Как-то у неё обнаружили недостачу. Отбывала заключение, а сын Михаил с четырёх лет жил у родственников в Киёво. Выучился, переехал в Ялуторовск, работал на ремзаводе.

Михаил Фёдорович Туровинин, 1904 года рождения, призван в армию 20 октября 1941-го. Служил в 41-й строевой бригаде. Попал в плен 30 апреля 1942-го под Старой Руссой. Потом Германия, шталаги 326 и VI-A (23.08.1943), лагерный номер 125723. Шталаг VI-A находился в городке Хемер. Туда отправляли советских военнопленных для работы в угольной промышленности. Это был очень тяжёлый труд. Средняя продолжительность жизни заключённого составляла пять месяцев. Михаил Фёдорович домой не вернулся. Жена – Варвара Григорьевна – прожила почти век, умерла на 99 году жизни. Сын Геннадий преподавал в Тюменской сельхозакадемии.

Из тех, кто побывал в плену, больше всех рассказывал о себе Кузьма Григорьевич Туровинин, 1906 года рождения, конюх из колхоза «Броневик» (деревня Чукреево). Вот что он сообщил представителю НКВД после возвращения из плена: «После мобилизации меня направили в Рыбинск, зачислили в миномётный батальон 908 стрелкового полка 246 СД. В начале июля 1941 года в составе этого полка я выехал на фронт, в Смоленскую область, местечко Андреевское. Потом нас перебросили к Западной Двине. Расположились мы в лесу, а на другом берегу – немцы. Там простояли до октября 1941-го. Затем под натиском противника стали отступать к Калинину.

Но в этот город мы не попали, так как его уже заняли немцы. Нас, оказавшихся в окружении, было не больше сотни. Из земляков помню только Григория Липчинского из Чукреево и Смирнова - счетовода из совхоза «Беркут». Фашисты быстро разогнали нашу группу. Я, Липчинский и  Смирнов бежали в лес. На пятые сутки наших скитаний по лесу у моста какой-то реки (название не помню) нас обнаружили немцы и взяли в плен».

Уход за вороными

Вернувшись на родину, бывшие пленные работали в колхозе сторожами, чаще – конюхами. Ходить за лошадьми – ответственная работа, ведь без них крестьянину было не прожить. Их запрягали и пахали огород, возили дрова из лесу, картофель с поля, навоз с подворья, копны в стог. На лошадях ездили в город торговать «лишней» продукцией со своего подсобного участка.

Мы, ребятишки, после учебного года на всё лето становились копновозами. Рабочий день начинался с похода за вороными. Обычно вечером, после работы, своих помощников мы оставляли за околицей на попечение дяди Кузьмы или дяди Саши. А утром они подгоняли рысаков к деревне. И вот мы, ещё не проснувшиеся, босые, по росе, с уздечкой в руке, шли к своим Карькам, Лысухам и Песчанкам.

Иногда на жаре они никак не хотели выполнять тяжёлую работу, вновь быть в упряжи да ещё облепленными паутами, строками и мухами. За ночь на подножном корму лошади не всегда восстанавливали  силы, а более калорийной пищей их не баловали. Поэтому какая-нибудь Рыжуха убегала от копновоза, иногда прижимала уши или угрожала приложить копытом. Приходилось обращаться за помощью к дяде Кузьме или дяде Александру.

Истории из конюховки

Подросшие и повзрослевшие за лето, мы ходили в школу соседнего села, а в выходные или каникулы забегали в пожарку. В этом месте мужики любили собираться и до войны. Его ещё называли конюховкой. До революции прежние хозяева в этой малухе хранили хозяйственный инвентарь. Колхозники устроили в нём камин, расставили вдоль стен лавки, поставили стол, в стены вбили штыри для хомутов, седелок, прочей лошадиной амуниции и крюк для фонаря «Летучая мышь». В конюховке-пожарке проходили собрания, где зачитывали правительственные указания, принимали решения. Сейчас же мужики заходили сюда поиграть в карты, посмолить табаку, поделиться новостями, послушать интересных рассказчиков (кстати, радио появилось в деревне в 1955 году, электричество – в 1959-м). Они дружно доставали кисеты, наполненные самосадом, заворачивали сигарки и курили. Дым стоял коромыслом, сквозь эту завесу едва пробивался свет от фонаря. Если у дяди Александра и дяди Дмитрия были подписки о неразглашении каких-то секретов, то дядя Кузьма всё же делился с нами рассказами о житье-бытье в неволе. Воспоминания были для него очень горькими. Это выдавал голос.

Кузьму Григорьевича отправили под надзор на сельскохозяйственную ферму. Хозяйку он называл немкой. По его словам, это была крупная, физически сильная и деспотичная женщина. Приходилось терпеть постоянный жёсткий контроль, побои за малейшую провинность, плохое питание, тяжёлую работу, нечеловеческие условия проживания, чаще всего рядом с животными. При хозяйке всегда были кнут или палка. По словам дяди Кузьмы, он частенько чувствовал их на своей спине, как и другие пленные.

Все вернувшиеся прожили долгую жизнь. Трое из них покоятся на Чукреевской горке рядом со своими родными, Севостьянов, по всей видимости, на криволукском кладбище.

Бывая на самой высокой точке нашего района, находясь возле захоронений участников Великой Отечественной войны, часто вспоминаю молчуна Дмитрия Михайловича, рассказы дяди Кузьмы, самокрутки немногословного дяди Александра. Пусть земля им будет пухом...