Старые песни о разном – 4

Мелодия для самой красивой девушки в мире

Есть, други мои, песенка, про которую видный филолог и знаменитый акын Павел Лион сказал: «Это шлягер на все века». Очень точно сказал. Но начнём, как водится, с личного знакомства с «материалом».

Как попала в наш дом катушка с плёнкой («двухсотка-девяточка»), на которой был записан концерт Аркадия Звездина-«Северного», неизвестно – в 70-х годах прошлого века подобная мистика являлась обыденной. Ни псевдонима, ни уж тем более фамилии исполнителя мы на тот момент не знали – говорилось просто: Аркаша. А песни были весёлые.

«В Кейптаунском порту…» – вот эта понравилась и запомнилась тотчас (моря-океаны, ветер дальних странствий и всё такое). Смущало нас, доподлинно познавших парусное дело по книгам Верна и Сабатини, только то, что песенное судно по имени «Жанетта», имея «пробоину в борту», войдя в порт, всего-то «поправляла такелаж». Но то были мелочи.

Закадычный дружок мой вскоре принялся лихо «лабать» мотивчик «Жанетты» посредством фортепиано марки «Тюмень», и вот однажды… Во время репетиции концерта школьной самодеятельности на сцене драмтеатра, отыграв заявленный «Танец гномов», шестиклассник Вольдемар бегло выдал: «Та-та-да та-да-та». На музыку из кулис бесшумно выдвинулся Борис (тогда ещё не Петрович) Павлов:

– Это чего ты сейчас исполнял?

– «Жанетту»… Аркаша её поёт.

– Северный что ли? Да её много кто поёт. А знаете, музычку откуда спёрли?

Мы не знали и были за это отконвоированы в театральную радиорубку. Начался любимый Павловым процесс «культуртрегерства». Знакомая мелодия прозвучала в исполнении оркестра Гая Ломбардо. Затем, уже со словами, пела «для нас» Элла Фитцджеральд, но, как мы ни вслушивались, про Кейптаун там ничего не было. – Вот так-то, детишки, – напутствовал напоследок «великий и ужасный», – слушайте джаз.

И началось. Казалось, навязчивая мелодия звучала отовсюду. Вот папа мастерит стеллаж для книг и напевает под нос: «Старушка не спеша дорожку перешла…» Вот в соседнем дворе вытащили из сарая старый патефон и коробку пластинок, крутнули ручку, и задребезжал голос Утёсова: «Барон фон дер Пшик попал на русский штык…» А вот ещё одна плёночка, где всё тот же Северный исполняет: «Моя красавица мне очень нравится…»

А потом главное телеразвлечение тех лет – фигурное катание, и кто-то из наших чемпионов (не помню точно, кто именно) режет лёд под эту музыку. И трансляция хоккейного матча из Нью-Йоркского «Мэдисон-сквер-гарден», а органист, заполняя рекламную паузу, наяривает «Жанетту».

Впрочем, молодецкие игрища и забавы вскоре вытеснили из сознания «музыкальное наваждение»… Теперь, пожалуй, пришло время для того, чтобы расставить всё на свои места.

В 1907 году из Российской империи в Америку перебралась семья по фамилии Секунда. Один из детей был наречён именем Шалом (Шолом), что на иврите обозначает «мир». Вот этот-то мирный мальчик и сочинил в 1932 году мелодию, разошедшуюся по всему белу свету.

Придумана она была для мюзикла под названием «I Would if I Could» («Если бы я мог»), а простенькие лирические стихи на идиш בייַ מיר ביסטו שיין  (Bei Mir Bistu Shein – «Для меня ты самая красивая») сложил Джейкоб Джейкобс.

Мюзикл успеха не имел, но песня про «самую красивую» стала популярной и исполнялась в барах по всему Нью-Йорку. В 1937 году музыканты Сэм Кан и Сол Чаплин услышали её где-то в Гарлеме. Мелодия парням понравилась, и песня была выкуплена у авторов за 30 долларов.

Кан и Чаплин написали английский текст, но для колорита оставили идиш-рефрен. Новую песню записали мало кому в 1937-ом известные сёстры Эндрюс (Andrews Sisters), и она стала хитом, популярным не только в Штатах, но и по всему миру – от Германии до Японии. Правообладатели заработали на «самой красивой» около трёх миллионов американских денег, прославились и сёстры-певицы. 

Песенку вернули к идиш-корням другие сестрички – знаменитые Клэр и Мирна Бэрри. А с английским текстом будущую «Жанетту» пели и Элла Фитцджеральд, и Джуди Гарланд, и многие другие (даже немецкая панк-девушка Нина Хаген позже приложилась).

Но нас в первую очередь интересуют отечественные следы легендарной мелодии. На исторической родине композитора Секунды она объявилась в 1940 году. Именно тогда Ленинградский джаз-оркестр под управлением Якова Скоморовского записал мелодию «Моя красавица». Одну только мелодию, без текста.

А текст возник тотчас, но не перевод лирических стихов Джейкобса, а пародийный перевёртыш. И вот уже полстраны запело вслед за Утёсовым:

Красавица моя Красива, как свинья, Но все же мне она милее всех.

К этому же временному периоду относят и появление «Старушки», к которой обращался «милицьёнер»: «Товарищ бабушка меня не слушала, закон нарушила – плати-ка штраф!»

А когда страна огромная встала на смертный бой, весёлая мелодия тотчас стала сатирической песенкой (муз. обработка Ореста Кандата, слова Анатолия Фидровского) про незадачливого «фон-барона», который плохо закончил:

Мундир без хлястика, Разбита свастика – А ну-ка, влазьте-ка на русский штык!

Отчаянную «моряцкую» песню про «Жанетту» сочинил отнюдь не спившийся боцман в отставке, а ученик 242 школы г. Ленинграда Павел Гандельман.

Потом уже 78-летний Павел Моисеевич вспоминал:

– Ни в каком Кейптауне я тогда даже во снах, естественно, не бывал. Но повсюду звучали шлягеры «Джон Грэй», «Девушка из маленькой таверны», «В таинственном шумном Сайгоне». И мне захотелось сочинить что-то подобное. Такую сокрушительно-кровавую песню на популярный мотив.

«Жанетту» Павлик писал на уроках, а во время перемен зачитывал произведённые куплеты одноклассникам. Песня была сочинена, причём в авторском варианте всё было логично – никакой пробоины в борту: «В Кейптаунском порту с какао на борту «Жанетта» поправляла такелаж».

А потом у Павла Гандельмана был выпускной вечер… И через четыре дня началась война.

В январе 41-го автор «Жанетты» попал в кронштадтскую школу оружия и услышал, как матросы поют: «Но спор в Кейптауне решает браунинг, и на пол грохнулся гигант француз…» Вчерашний школьник попытался было заявить о своём авторстве, но был жестоко высмеян взрослыми.

В 1942 году под Сталинградом Гандельман был уже сержантом – командовал миномётным расчётом. Он остался жив, а из 205 его товарищей – вчерашних курсантов – вышла из тех боёв только половина. Затем воевал на Донском фронте, служил военврачом на Балтфлоте, в Финляндии, в Поти, в Караганде. Двадцать лет отработал на военной кафедре Ленинградского педиатрического института.

И, конечно же, следил за судьбой и изменениями своей «Жанетты»:

– Наступил этап энергичного народного сотворчества и активного редактирования. Бедная «Жанетта» подверглась такой радикальной обработке, что иногда её трудно было узнать… Скажем, наиболее привлекательной рекламой таверны «Кэт» оказалось то обстоятельство, что там «юбки узкие трещат по швам»; исход схватки в таверне живописался с точностью до наоборот, и жертвами её оказывались, как ни странно, французы, несмотря на двойное численное превосходство над англичанами. Но как бы ни были курьезны подобные импровизации, сам процесс такого сотворчества представляет несомненный интерес.

Ну, что ж, если ей суждено ещё какое-то время пожить, то остаётся пожелать ей добра последними строчками песни: «Без бурь тебе идти в далёкие пути, скиталица акуловых морей!»

Такая вот песенка сложилась в течение всего двадцатого века. Кстати, по итогам опроса ведущих западных журналистов от музыки «Bei Mir Bistu Shein», признана лучшей мелодией прошлого столетия.

Дмитрий Карасиер