Медиакарта
2:12 | 29 марта 2024
Портал СМИ Тюменской области

ЭХО ВОЙНЫ...

Эту историю я услышала в далёком 1984 году, когда лежала после операции в травматологическом отделении ишимской больницы...

ЛЕБЕДИНАЯ ВЕРНОСТЬ

Не знаю, почему, но нигде так быстро не сходятся люди, нигде так откровенно не делятся счастливыми или трагическими событиями своей жизни, как в поездах дальнего следования или в больничных палатах. Возможно, происходит это потому, что изливающий свою душу незнакомцу человек думает, что никогда больше не встретится с попутчиком или соседом по больничной палате... К концу дня мы, одновременно поступившие в палату, уже перезнакомились, сблизились. А к середине недели успели рассказать о себе, делились гостинцами, которые приносили нам посетители. И только одну женщину никто не посещал, она лежала на кровати, всегда отвернувшись к стене, а от нашего угощения постоянно отказывалась. Гордая - так думали мы… В субботу встала она, опираясь на спинку кровати, на ноге был аппарат Елизарова, и мы едва сдержали возгласы удивления! Высокая, стройная, статная, с девичьими станом и бюстом, с абсолютно правильными чертами лица, с густыми каштановыми (без единой седой прядки) волосами, крупными и очень красивыми руками. Казалось, что перед нами стоит аристократка немыслимо благородной крови! А глаза! Огромные, в пол-лица, глаза Матери Человеческой, наполненные вселенской скорбью. Такие лица рисовали апостол Лука, Феофан Грек, Дионисий, изображая Богородицу. - Как Вас звать? – спросила я. - Баба Матрёна, - строго ответила она. И как-то не вязалось это «баба Матрёна» с аристократизмом её внешности. - Помойте мне голову, я сама не смогу, - попросила она санитарку. Но та отказала, сославшись на занятость. - Баба Матрёна, а давайте я Вам помою голову, - предложила я. - Сама на костылях, как сумеешь? - Ничего, вдвоём справимся… После этой простой процедуры она как-то облегчённо вздохнула, лицо постепенно теряло строгость, и, видимо, очень давно ей хотелось с кем-нибудь поделиться историей своей жизни, поэтому сразу же после моего вопроса: «Откуда Вы, баба Мотя, почему Вас никто не навещает?» - она начала свою неторопливую исповедь… - Не знаю, кто я, откуда, где родилась и кто мои родители, помнила только своё имя – Матрёна. Помнить себя начала только лет с шести. И сколько помню, бегала по Опёновке от двора к двору. Где накормят, где спать уложат, где какую-нибудь одёжку дадут… А я то гусят с утятами постерегу, то где-нибудь с каким мальцом понянчусь. Так и жила… Помнится, позвал меня старенький дед Степан (грамотеем, видно, был): «Давай-ка, Мотря, я тебя буквицы научу понимать, а там, может, - и читать Господь сподобит». Смышлёной, видно, была, научил-таки меня дед Степан, читать. Вот и вся моя грамота. А читать полюбила очень. Так до 14 лет и дожила. А тут и счастье привалило: в колхозную бригаду меня зачислили, избёнку маленькую дали! Радости у меня было – не высказать! - Баба Мотя, неужели Вас никто не посватал, ведь Вы такая красивая? - Что ты, девонька, кому нужна сирота безродная да нищая? А перед самой весной приехал к нам в деревню (к другу своему) мой Пётр. Как-то сразу, видно, приглянулась я ему, встречаться стали. Вот 21 июня вечером и говорит мне Петя: «Давай-ка, Матрёна, пойдём завтра в совет, распишемся. Ты сирота, я своих схоронил, вот и будем жить – два сиротинушки». Наутро, 22 июня, расписались в совете, а тут вдруг вестовой из района приехал, кричит: «Война, люди, война! Всем мужчинам в военкомат велели прибыть за повестками». Вот и вся моя семейная жизнь. Проговорили мы всю ночь с Петей, даже не поцеловались, стыдно как-то было. Утром 23 июня проводила я Петра, а он мне наказал: «Береги свою девичью чистоту для меня, Матрёнушка, а особенно косу свою, и жди, жди, приду я – знаешь, как заживём…» Коса у меня, Люда, была ниже пояса да с руку толщиной. Видно, за неё и приглянулась я Пете. Ушёл мой голубчик и сгинул. Через год получила весточку: «ваш муж пропал без вести». Как же это без вести, что это - иголка в стоге сена, это же человек! И без вести? Война кончилась, а Пети нет. - Баба Матрёна, да неужели к Вам больше никто не сватался? - Да как не сватался? Потом-то уж сватались двое, не пошла я. Пётр ведь ждать наказал! Так и старость незаметно подкралась, здоровье зашалило, избушку содержать в порядке не могу – вот совет и оформил меня в Таловку - в старческий дом. Не дай Бог никому там оказаться под старость… Замолчала надолго баба Мотя, а в палате повисла такая тишина, нарушить которую каждый боялся… - Жалко, что с Петей мы в ту ночь только проговорили, может быть, у меня бы ребёночек остался…, - будто уже сама с собой размышляя, сказала она. - Да скоро уж свидимся с Петром на том свете. Пожурит он меня, что косу обрезала. Да разве я хотела, в старческом доме обрезали, не могла я уже за ней следить. А вот за чистоту соблюдённую да за верность похвалит! Замолчала Матрёна, легла и вновь отвернулась к стене. О чём она думала, была ли это любовь? Не знаю. Но одно мы поняли очень ясно. Только что перед нами сидела не баба Мотя, а Женская Верность, сравнить которую можно было только с верностью лебединой. Все молчали. А моё сердце разрывалось от боли и кричало: « Ах, война, что ты, подлая, сделала? Вместо свадеб - разлуки и…»

Людмила РОМАНОВА.