Монолог старого солдата

-Мои деды и прадеды жили на этой земле, - так начал свой рассказ участник Великой Отечественной войны, житель деревни Прохорово Марк Васильевич Каканов. - Отец мой, Василий Яковлевич, после смерти супруги женился во второй раз. От первого брака осталось четверо ребятишек, которых вторая жена- моя мать, Мария Гавриловна, приняла, как родных, под своё крыло. А с отцом они ещё родили семерых – итого стало одиннадцать детей…

Жили Какановы небогато: имели небольшую меленку, трёх коров, столько же лошадей и другую живность. Если разобраться, то для такого семейства - это капля в море. Однажды Василий Яковлевич решил, что пришла пора ставить новый дом, в старом-то стало тесновато. Он продал мельницу, лошадь и закупил для строительства дома качественный отборный лес. Хоромы справили добротные, просторные. Но пожить в них довелось самую малость. Времена тогда были неспокойные – только устанавливалась Советская власть, начиналась коллективизация, раскулачивание… Глава семейства решил вступить в колхоз, но через какое-то время его выгнали, забрали, или, как в таких случаях говорили, экспроприировали всю живность «под чистую». Вскоре добрались и до дома. Взамен, конечно же, ничего не предложили – в общем, живите, где хотите и как хотите.

-Хорошо, что на ограде избушка была, - продолжает вспоминать Марк Васильевич, - мы там всегда телят держали, вот в ней и стали жить. В нашем же доме разместили сельский Совет, потом в нём «хозяйничала» колхозная контора. А мы так и «мыкались» по чужим углам: то у деда какого-то квартировали, пока он не продал жильё, после чего переселились в его саманную конюшню, где хозяин разрешил пожить какое-то время. Помещение вычистили, пол «настелили» насыпной из земли, окна затянули бычьими пузырями, а печку отец сам сложил – одним словом, обустроились. Хозяйства, само собой, никакого не было, приходилось туго. Помню, как с сумой через плечо ходил в ближайшие деревни попрошайничать, чтобы хоть как-то помочь семье.

Перед самой войной дом Какановых преобразовали в школу, хозяевам пришлось забыть о нём навсегда.

Время шло, дети подрастали, кто постарше – работали в колхозе. Василия Яковлевича же лишили такого права. Но и к членам его семьи там не очень-то благоволили: работу давали самую тяжёлую, быков и лошадей не доверяли, в их распоряжении были только коровы. Колхозники стали возмущаться, роптать: не гоже, мол, коров использовать, ведь после этого, ни о каком молоке не могло быть и речи. Только тогда разрешили впрягать быков…

-А что до тракторов или машин, - продолжает наш собеседник, - у-ух, тут вообще можно было не думать. Мне лет 10-12 было, когда я подрабатывал пастухом - деревенский скот пас. Утром отец помогал выгонять, а вечером - встречать. На учёбу времени не хватало, все думки были о хлебе насущном, поэтому все "вкалывали", никто не отлынивал. Немного скопили денег- купили домишко, а третьего марта 1938 года отца забрали по линии НКВД. Несколько дней спустя, в Омске, он был расстрелян. Никто никому ничего не объяснял – враг народа и точка.

Следующие два года были урожайными - хлебушек уродился на славу. Какановым колхоз выделил нетель и полуторку зерна. Чуть-чуть стало полегче, но не успели люди от одного «оклематься», как началась война с фашистской Германией. Мужчины же данного семейства не подходили для мобилизации, как дети врага народа. Правда, старших сыновей отправили в трудармию в Омск - на восстановление эвакуированных промышленных заводов.

-Осенью 41-го мне доверили лошадей для перевозки зерна в Омутинку, - рассказывает наш герой, - потом со мной вместе ещё шесть человек перевозили хлеб всю зиму из Южно-Дубровного в Петухово и Макушино. Домой нас не отпускали, хорошо, когда матери удавалось передать картошки или лепёшек. Тогда все работали для фронта, для победы. Жили там до апреля 42-го, пока конную дорогу совсем не развезло. Вернулись в свой колхоз, начали готовиться к посевной.

До особого распоряжения

Из военкомата на имя Марка Васильевича отправлялись повестки, но после ознакомления с документами, он слышал одну и ту же фразу: «Оставить до особого распоряжения…». Однажды в июне 1942 года такая история вновь повторилась. Приехав в райцентр в военкомат, парень и не думал, что его призовут в армию.

-Майор какой-то тогда прибыл для очередного набора,- вспоминает ветеран, - увидел меня и спрашивает: «Почему не воюешь? По-моему, здоров, как бык». «Не берут до особого распоряжения», - отвечаю. «За что отца забрали?» - спрашивает майор. «Не могу знать – нам ничего не говорили», - вторю я. А тот в ответ, как отрезал: «Значит так, завтра в шесть утра с вещами должен быть здесь». У меня с собой ничего не было и домой добираться не на чем. Майор этот договорился с попутной машиной, ехавшей на Прохорово, чтобы меня добросили туда и обратно. Дома побросал всё самое необходимое в мешок и - в путь-дорогу. Отправили нас в Омск, разместили в лагере «Черёмушки», оттуда сформировали группу в несколько человек для прохождения ускоренных курсов связистов, после которых направили в Москву. Там пробыли месяц, всё никак не могли решить, куда нас определить. Попал я в 36-ю танковую бригаду. Из подмосковного Ногинска нас распределили по воинским частям, а восьмого октября 42-го мы уже были на Калининском фронте, севернее Ржева…

«Наверное, мать у Бога за меня здорово молила…»

По словам Марка Васильевича, там, в основном, шли бои местного значения, когда один населённый пункт мог переходить из рук в руки несколько раз в день. Танкам в город заходить запрещалось, потому что они становились неповоротливыми, а значит уязвимыми. Мы точно не знаем, сколько там полегло солдат, но останки поисковики находят до сих пор… Дело связистов – бежать впереди с катушками и обеспечивать сообщение, за отсутствие такового можно было поплатиться и головой.

В мае 43-го их часть отвели под Москву, в Солнечногорск, оттуда - в Тулу, потом для формирования - в городок под Калугой. С новыми силами они выступили на город Орёл. По пути принимали участие в освобождении небольших населённых пунктов. Потери были огромные, поэтому воинским частям, участвовавшим в боях, постоянно требовалось пополнение людьми, техникой и оружием.

-Обогнув город, - продолжает ветеран, - двинулись на Брянск. Но, не дойдя до Карачева, нас вернули обратно в Орёл. На железнодорожной станции погрузили на платформы и отправили в Донбасс - стране требовался уголь. За нами следом всегда двигалась пехота, которая шла через освобождённые города и сёла. Думали, что пойдём на Запорожье, но нас опять развернули – направили по левому берегу Днепра, через Пологи, Гуляйполе на Большой Токмак, где мы захватили немецкий аэродром, заставленный самолётами с полными баками горючего и готовыми к боевому вылету. После успешного форсирования реки Молочной, ночью захватили город Мелитополь. Утром нам было приказано его покинуть и двигаться вперёд к Азовскому морю, чтобы перекрыть дорогу, ведущую из Крыма на материк, и не выпускать оттуда немцев, что бы не случилось. Помню, как один небольшой городишко за день раз шесть переходил из рук в руки... Как только подошло пополнение, их «жиманули» так, что мало не показалось - откинули куда-то в сторону Николаева, Кривого Рога. Нас же погрузили и отправили в Харьков на формировку. Уже в 44-м, обновлённые, полные сил и готовые бить врага, выдвинулись на Ровно, через Корец, где я был ранен в грудь и получил тяжёлую контузию, в результате чего кровь разом хлынула ото всюду. Однополчане не думали, что я останусь в живых, но, как видите… Увезли в госпиталь, расположенный в г. Сарны, ближе к Белоруссии. Там вовсю разбойничали немецкие «прихвостни» – бандеровцы. Однажды наш майор с несколькими бойцами поехал закупать продукты для раненых, а эти «недобитки» фашистские всех убили. А до этого, когда стояли в Ровно, они обстреляли офицера связи, пролетавшего на самолёте У-2 над их лагерем, находившемся в лесу. После чего их логово наши окружили, часть бандитов уничтожили, а оставшихся взяли в плен.

В госпитале Марк Васильевич подлечился, но от своих отстал. Поэтому был определён в пехоту 282-го Свердловско-Варшавского стрелкового полка. Как сержанту, ему дали отделение. Уже в новом качестве он участвовал в наступлении на Варшаву. Когда захватили пригород, поступил приказ: Вислу не пересекать и ни во что не вмешиваться. Оказывается, в Варшаве поляки подняли восстание, чтобы самим, без чьей-либо помощи, освободить город от немцев. Со стороны советских войск поставлялось только оружие. К сожалению, восстание было подавлено.

-Нас отвели севернее Варшавы, - вспоминает наш собеседник, - там порядком «расколошматили», пополнение прибыло из молдаван, выходцев из западной Украины. Из старослужащих было образовано ядро для контроля за вновь прибывшими. Среди них многие не хотели воевать, придумывали разного рода «чудачества», например, один из таких умудрился руку с гранатой высунуть из землянки наружу. Она, конечно же, взорвалась. Горе-вояку приговорили к высшей мере наказания.

Формирование закончилось, и нас бросили на передовую в окопы. В выкопанных траншеях мы и жили, а через реку стояли немцы. Варшава осталась в километрах 10-12 в стороне.

Вскоре с отделения меня перевели связным командира роты, а также комсоргом, чтобы поднимать бойцам патриотический дух. В атаку вёл солдат с криками: «Ура!», «За Родину!», «За Сталина!». В одном из таких боёв меня ранило в руку, но, несмотря на это, я добрался до вражеских окопов, бросил туда гранату и следом прыгнул сам. Слава Богу, пуля кость не задела, перевязал рану и побежал дальше.

Мы двигались вдоль реки Висла, минуя города Плоцк, Быдгощ.

Многих тогда потеряли, рядом со мной, прямо на глазах, подорвался на мине командир роты, а меня только поцарапало. Немцы стреляли из хорошо укреплённых дзотов, мы у них были, как на ладони. Одному командиру прострелили обе руки и ногу. Я его подхватил и успел дотащить до зарода сена, где передал санитарам, которые тяжело раненых увозили на подводах в тыл.

Помню, когда переходили польско-немецкую границу, вперёд был выслан особый усиленный взвод, в число которого входил и я. С собой тащили пушку, как говорится, вдруг где пригодится. Первая немецкая деревня встретила нас «мёртвой» тишиной. Утром подтянулись кавалеристы. Пехота, знамое дело, двигалась просёлочными труднопроходимыми дорогами в обход влево, а кавалерия по шоссе – вправо. Вскоре послышались выстрелы – видимо, они встретились с немцами. Потери тогда были большущими. Мне как-то всё время везло, мать, что ли за меня здорово молилась?..

Наконец, мы вышли к реке Одер, там за любой немецкий город шли ожесточённые бои, в которых огромное количество людей полегло с обеих сторон. К фашистским окопам пехоту подвозили на танках, оставляя лицом к лицу с врагом, а сами отходили в укрытие. В одном из таких боёв на второй линии обороны нас и «прикокали». В живых из роты я остался один, поэтому меня хотели по «разнарядке» отправить на лейтенантские курсы, здесь же недалеко от линии фронта. Но, как на грех, я заболел малярией. Наверное, тишина так подействовала, ведь на фронте ни одна болячка не приставала. В госпитале пролежал три недели, потом вернулся в свою дивизию. Встретил меня майор связи, проверил документы и спрашивает: «Связист? А почему в пехоте?» А я отвечаю: «На Висле не только связисты воевали, но и лётчики с танкистами, солдат-то не хватало». После этого разговора меня вновь определили в связисты. По Берлину уже бегал с катушками. Там тоже не задержались, двинулись дальше. В основном все передвигались по улицам, выбивали немцев, а рядом с нами 3-я ударная армия шла на резиденцию Гитлера. Как вышли, нас посадили на американские машины «амфибия» с пулемётами впереди и повезли на Потсдам. Там некогда было разбираться – связист ты или пехотинец: в тебя стреляют, и ты этим же отвечаешь. После взятия Потсдама, взяли курс на Бранденбург, а потом вышли на Эльбу в районе города Виттенберг. Там произошла всем известная встреча с американцами. После этих событий мы были поставлены на охрану границы. После раздела Берлина, перешли на советскую часть. Общение с нашими союзниками ограничивалось обменом папиросами, сигаретами и угощением с их стороны шоколадом. Ещё хорошо запомнил День Победы, когда пьяный комбат вышел из палатки и сунул мне коробочку с орденом: на, мол, и пойди отсюда. Обидно было очень за такое отношение к солдату…

Марк Васильевич первую боевую награду - медаль «За отвагу» получил в 1942 году за бои под Ржевом, за Варшаву ему вручили орден «Славы III-ей степени», а последний орден «Отечественной войны I-ой степени» был, мягко сказать, отдан пьяным комбатом… Кроме этих наград, есть медали за Берлин, Варшаву, юбилейные… По словам ветерана, тогда некогда было думать о них, воевали, беспрекословно выполняя приказы командиров и освобождая свою территорию от непрошеного «гостя». Много ещё у старого солдата разных военных поучительных историй в запасе, из которых напрашиваются определённые выводы. Ведь на войне разное бывало: предательство, не подчинение приказам вышестоящего начальника, невнимательность, беспечность, трусость, халатность и т.д. Из всего надо было извлекать уроки, к сожалению, не все учились на своих и чужих ошибках…

Домой солдат вернулся после победы только через два года – весной 47-го. До этого служил в Германии, потом в конце 46-го переправили в Союз, в Иваново, в парашютно-десантную часть. В мирной жизни были свои «сражения», в которых тоже не всегда легко было, ведь надо было поднимать сельское хозяйство, восстанавливать из руин страну и досыта кормить людей… Выучившись на агронома, Марк Васильевич многие годы свои знания применял на практике, делясь накопленным опытом с другими.

Сейчас участник и живой свидетель тех далёких военных лет живёт со своей супругой в маленьком домике в родной деревне Прохорово. Их часто навещают дочь и внуки. Здоровье, правда, отменным уже не назовёшь, годы берут своё, но Марк Васильевич рад, что прожил их не зря…

Подготовила Л. ЛАПУХИНА