КОСА (Казанский Отдел Сатирического Агентства)

Счастье – это когда легко дышится

Начну с того, что жить стало веселей. В магазинах не протолкнуться, цены вприпрыжку скачут от покупателей, машины потоком снуют по улицам, пьяных не уменьшилось, несмотря на то, что самая дешёвая водка стала стоить «стольник», что по цене составляет семь буханок хлеба. Но хлеба разом много не съешь, а водку пьют до упаду, не сходя с места. Хлеба и зрелищ в нашей жизни хватает, свободы – выше крыши. Муж вечером уходит на партсобрание, а жена – в церковь. К ночи супруги-антогонисты заключают друг друга в объятия – и никаких политических споров, как бывало раньше.

Жилище к ночи обретает черты дома терпимости, то есть толерантности и креативности. Недостаёт только счастья.

За простым человеческим счастьем я и отправился ранним субботним предновогодним утром. Человек я взрослый, но в сказки верю. А сказки, известное дело, в зоомагазине обитают. Туда я и направил свои стопы. Ну вот, стало быть, подхожу я к продавцу, убелённому помётом попугайчиков, и спрашиваю:

«Сколько стоит золотая рыбка, которая способна исполнить хотя бы три желания?» Продавец назвал мне цену, и я сразу же понял, почему в России подавляющее большинство граждан живёт за чертой жизни, извиняюсь, за чертой бедности. Мне, человеку не нищему, работать понадобилось бы на эту золотую рыбку, как Кощею Бессмертному, несколько жизней.

– Жаль, – говорю, – а так счастья на Новый год заиметь хотелось.

– Купите тритончика, – утешает меня продавец, – тритончик подрастёт и станет дракончиком говорящим. При хорошем кормлении непременно заговорит гадёныш. А не заговорит, не кормите дармоеда. Выловил продавец из ведра тритончика размером с булавку и пожелал мне в Новом году счастья. Кормлю я своего дракошу дождевыми червями и успокаиваю, утешаю себя: "Ну, не заговорит скотина, дом сторожить заставлю". И вправду, растёт тритошка не по дням, а по часам. В восьмиведёрном аквариуме едва-едва помещается.

У меня запас дождевых червей заканчивается, а он глаза на меня вожделенно выпучивает. «Не ровен час, – думаю, – на сухопутье выползет. Не беда, если жену и тёщу оптом заглотит, а если не разберётся толком и на меня спящего набредёт, наткнётся».

От этих мыслей я спать перестал. Ложусь в постель и глаз не смыкаю, под подушку топор прячу. Тритон-то мой тоже неладное почуял. Хвостом воду мутит, пузыри пускает. Приложил я чуткое ухо своё к холодному стеклу аквариума и услышал внятное: «Чего тебе надобно, старче?» Осенил я свой безбожный лоб троекратно и стал думать, кого бы мне счастьем одарить!

– А слабо тебе, – закричал я сквозь стекло, – сделать так, чтобы нажитые неправедным путём капиталы разом в дерьмо превратились. Особняки, лимузины, яхты – всё не в пепел, не в прах, а в дерьмо.

– Будь по-твоему, старче, – донеслось до меня из аквариума.

А день выдался ветреный. То с востока подует, то с запада. Выхожу я на крыльцо и чую носом разительные перемены. Такие разительные, что дух захватывает. Особенно с московской стороны. Здоровую атмосферу пропитывать стала вонь непристойнейшего свойства. А к вечеру по телевидению новости стали передавать чрезвычайного характера. Рублёвское шоссе нечистотами разом смыло. Каждый второй навороченный автомобиль на дорожной магистрали коровьей лепёшкой расплылся. С обширных зон в районе Кипра огромные вонючие волны цунамной высоты к материку приближаться стали. Паника поднялась вселенская. Яхта Абрамовича навозной кучей затонула напрочь в Средиземном море, а самого олигарха не могут отмыть, да и не желают, поскольку Абрамович пытается расплатиться деньгами, а ничего из этой затеи, кроме конфуза, не выходит. Он за доллар, а это и не бумажка, а какашка.

С каждой минутой дышать становилось всё труднее и труднее. Мерзкий запах проникать стал в жилища тех граждан, которые и не прочь были бы своровать что-то или на худой конец заняться мздоимством, но под руку им ничего ценного не попадалось, а вместо взяток и откатов вырисовывались очертания дули с подорожавшим постным маслом.

И прилепился я устами к холодному стеклу аквариума. Прилепился, завопил:

– Смилуйся, Змей Горыныч, отмени ты своё повеление. Пусть окаянные воруют, взятки берут, но чтобы честным людям дышалось легко и свободно.

…И разом повеяло свежестью парфюмерного свойства. И жить стало снова веселей.

А счастье всё-таки ко мне под Новый год привалило полной мерой в образе и подобии моего трёхлетнего внука Максимки. Пока я тритошку вермишелью кормил (дождевые-то черви закончились), Максимка безудержным вращением рукоятки угробил программное устройство стиральной машины-автомата. Мастер-наладчик сказал, что ремонтировать машину себе дороже.

Будем теперь с бабушкой стирать бельё в восьмиведёрном аквариуме. Пусть с этой задачей наш водяной дракон справляется. Жить захочет – выстирает. Недаром же в песне поётся: «Если радость на всех одна,На всех и беда одна».

Да и год наступает особый – драконический.

По Сеньке и шапка.