Им бы поддержки немного

Заключенные из тюменской исправительной колонии N 1 не такие, как, например, осужденные из второй колонии или подследственные из СИЗО. Черты лица у них жестче, а в глазах - безысходность, что ли… В «копейку» (так в народе называют ИК-1) редко попадают случайно, по глупости. Сюда свозят «второходов» – людей, которые пошли на рецидив. Поэтому и сроки у них, чаще, не маленькие и не легкие. Режим здесь строгий. Девять, десять, одиннадцать лет «строгача»… Статью, по которой осуждены, и время заветного освобождения заключенные чеканят по первой же просьбе сотрудников колонии. Только я, услышав эту далекую дату, вздрагиваю. Сами арестанты вида не подают. Может, свыклись с этой цифрой. Может, не хотят показать слабости перед людьми в форме и гостями колонии. А может, оставляют тяжелые мысли на вечер, когда в лагере объявят отбой, станет тихо, и можно будет уйти в барак. Подумать о судьбе там, пусть не в уединении, но все же… – Не барак, общежитие, – поправляет меня заместитель начальника ИК-1 Евгений Лепунов. Он встречает нас в своем кабинете в административном здании колонии. Сюда можно зайти и без пропуска – через проходную. А вот дальше – запретная зона. И туда пускают только по решению суда или на службу. Для некоторых посетителей бывают, правда, исключения. Например, иерей Николай тоже служит в колонии. Точнее, проводит службы. Он не называет людей в черной робе заключенными. Говорит о них: «Моя паства». – Раскаиваются? – спрашиваю я у батюшки. – Да. Многие – да, – отвечает отец Николай. Тайну исповеди, конечно, не раскрывает. Да и вряд ли чистосердечное раскаяние заключенного повлияет на его условно-досрочное освобождение. Хотя… – Я могу замолвить за них слово, – говорит священнослужитель. – Не поручиться, нет. Поручиться вообще ни за кого нельзя – ни за арестанта, ни за вольного. Человек ведь часто и сам-то не знает, чего ожидать от себя… Но если я вижу, что он осознает свою вину и становится на путь исправления, я обязательно расскажу об этом работникам учреждения. С недавнего времени иерей Николай – не только духовный наставник заключенных, но и представитель комиссии по оценке их поведения. Комиссию созвали в апреле прошлого года, когда по распоряжению ФСИН России начала работать программа «социальных лифтов». – Впервые на заседание такой комиссии человек попадает через девять месяцев после того, как прибывает в колонию. А дальше его поведение оценивается каждые полгода, – рассказывает Евгений Лепунов. И мелочей здесь нет, важно все: ходит ли осужденный на свидания с родными и близкими, получает ли от них передачи, одевается ли по форме, вовремя ли является на проверки… Вверх или вниз поедет «социальный лифт», зависит и от… школьных оценок. – Все заключенные до 30 лет, которые на свободе не окончили среднюю школу, должны сделать это здесь, в лагере, – поясняет Галина Виноградова, заместитель председателя областной общественной наблюдательной комиссии за местами лишения свободы. А по совместительству – еще и преподаватель истории и обществознания в лагерной школе. Она ставит оценки не только за успеваемость, но и за поведение. Галина Ивановна – тоже в составе комиссии. Всего в нее входят 11 человек: представители общественных организаций, религиозных конфессий, городской власти, сотрудники ИК… Если учесть, что в первую колонию регулярно привозят новых заключенных – тюменских и иногородних, по этапу, – то понятно, почему комиссия собирается несколько раз в месяц. Садятся на стулья, по периметру большого кабинета. Оставляют за большим забором все свои вольные дела и заботы. «Ради чего или кого?» – недоуменно спросят многие. «Ради разбойников, грабителей, наркодельцов, убийц?..» «Ради людей», – ответят представители комиссии. – Большинство из них свое уже получили сполна, – шепотом говорит Галина Ивановна. В кабинет тем временем вошел первый претендент на облегченные условия отбывания наказания. Евгений «сидит» по 105-й статье УК РФ, срок – 12 лет. Условно-досрочное освобождение возможно в апреле 2015 года. Все это он рассказывает без запинки. Наверное, разбуди ночью, все равно не ошибется. – Взысканий и исков нет. Больше десяти поощрений. Начальник отряда характеризует положительно. На свидания с семьей ходит регулярно, – листает толстый журнал Евгений Лепунов, зачитывая подноготную осужденного. – А еще ходит в школу, в 12-й класс. Не прогуливает, – добавляет Галина Виноградова. – И на токаря учится… Однако в каждой колонии есть те, кто к учебе, работе и новой программе относятся довольно скептически. Добиваться досрочного освобождения им не резон. Потому что «не по понятиям» это. – Раньше таких было много – процентов восемьдесят, – говорит Евгений Лепунов. – Сегодня гораздо меньше - может, процентов пятнадцать… Сейчас в первой колонии на улучшенные условия содержания перевелись 130 осужденных. У них и бараки (извиняюсь, общежития) лучше, и рыбок с попугаями разводить можно, и цветы в горшках… Но, самое главное, - с родственниками разрешается видеться чаще. – Вот пример: когда осужденный прибыл к нам, его определили на строгие условия содержания, потому что он систематически нарушал режим, – говорит Лепунов. – Всего за полгода перевелся сначала на обычные условия, а теперь и на облегченные. Водит погрузчик… В 2013 году может выйти по УДО, если будет себя вести так же…. А он - будет. Ильхам, потупив глаза, говорит, что на воле его ждут дети и внуки. Ради них и старается. – Это хорошо, когда ждут, – шепотом комментирует для меня Галина Виноградова. – Значит, поддержка будет, и адаптация на воле легче пройдет. А без этого – трудно! Наш мир не готов принимать освободившихся из мест лишения свободы. Работу им очень сложно найти, даже при большом желании. Вот и возвращаются обратно… Но каждый раз, принимая положительное решение о переводе заключенного на «облегченку», представители комиссии верят в то, что он оправдает доверие и к старому больше не вернется.