А в тревожных снах летят ракеты, Трассы пуль светящихся летят

Андрей Павлович Сухоногов из того поколения, чья юность пришлась на годы войны. Когда началась Великая Отечественная, ему не сравнялось еще и пятнадцати. А вот старший брат Григорий 1923 года рождения, тот попал уже под призыв и ушел на войну среди первых же новобранцев из Сычевского сельсовета. И тетка Настасья, провожая на кровавую бойню своего дорогого первенца, горячо молила все Небесные Силы сохранить ему жизнь. А еще молилась о том, чтобы эта война проклятая завершилась скорее, чтобы младшим двоим сыночкам не досталось такого лиха.

Но война оказалась долгой. И к тому времени, когда приспела пора надеть солдатскую форму ее среднему сыну, под фашистской пятой оставалось еще больше трети земли, что звалась в то время советской. И все же при окрепшей мощи Красной Армии уже не стало нужды бросать на передовую необстрелянную молодежь, как это делалось в горячке оборонительных боев, когда немец пер на Москву. Таким образом Андрей со своими товарищами, Ильей Ваулиным из соседней деревни Гришиной и Аркановым Николаем из другой ближайшей деревни Бугали, попали поначалу в 104 запасной стрелковый полк, что базировался в Ялуторовске. А учебный лагерь полка, где они проходили азы солдатской науки, находился за городом. Их учили ходить строем, копать окопы, ползать по-пластунски, преодолевать различные препятствия и, конечно, владеть оружием.

По стрельбе он, кстати, всегда получал высокие баллы. Сказывались охотничьи навыки. Дома из батиного дробовика, перешедшего в руки мальчишек после отцовской смерти, что случилась в 37-м, они с Гришей стреляли уток и другую разную дичь. А потом с Ильей, младшим братом, когда сам остался за старшего. Ведь питание было скудным, хотя все работали сутками. Но колхозные трудодни были просто пустые палочки. Хлеба вовсе почти не видели. И любой трофей на столе был как праздник.

Но теперь предстояла другая цель – бить матерого зверя, этих псов – немчуру, которых в январе 44-го уже выбили из-под Ленинграда, а весною – с Правобережной Украины, из Одессы и Крыма.

Наш земляк попал в пекло боев в Белоруссии. И первый бой, где рядовой Сухоногов без устали строчил из своего станкового пулемета по огрызающемуся врагу, был за столицу Белоруссии – Минск. А потом их особая рота зачищала тылы. От оставшихся диверсантов, полицаев и прочей нечисти, затаившейся по углам.

Старый солдат и теперь не может без волнения вспомнить о том, каким предстал перед их глазами этот некогда красавец-город. Весь он лежал в руинах. Его центральная часть и привокзальная площадь были разрушены до основания. Страшную картину представляли собой деревни: там и сям – одни пепелища, только печи торчали. Так каратели расправлялись с мирным населением за малейшие подозрения в связи с партизанами. Летом 44-го, уходя с занятых территорий, уничтожали весь будущий урожай, прикатывая намертво специальными катками уже шумевшие колосом посевы.

А людские жертвы, они были просто неисчислимы. Сколько рвов обнаружили, где лежали трупы расстрелянных, – и мужчины, и женщины, и подростки, и дети малые. Да какое же сердце после этих картин не горело священной местью!

Второе большое сражение было за Вильнюс, кровопролитные бои за который длились пять суток, пока город сумели взять. Но вот пройти победным маршем по литовской столице нашему земляку не посчастливилось. В одной из атак на подступах к городу его тяжело контузило. Не знает, кто и как вынес его с поля боя, жив ли нет остался «второй номер» их станкового расчета. Пришел в себя только в госпитале, в городе Минске, куда был доставлен санитарным эшелоном вместе с другими ранеными. И потянулись долгие месяцы лечения.

Не думал не гадал боец, что эти белорусские дни будут иметь свое продолжение. Что именно из этих мест судьба пошлет ему вторую половинку. И он побывает здесь еще не раз уже в качестве гостя.

Но это произойдет через много лет.

А тогда, после госпиталя и временной службы в батальоне выздоравливающих, выпало ему следовать совсем не туда, куда катилось огненное колесо войны, на Берлин, к фашистскому логову, а совсем в противопожарную сторону, на Дальний Восток. В составе 711 стрелкового полка 305 стрелковой дивизии.

Там, на Дальнем Востоке, назревал конфликт с милитаристской Японией, давно алчущей отхватить Приморье. И 9 августа начались военные действия.

- Миллионная Квантунская армия, по-хозяйски и основательно разместившаяся по всей линии границы Приморья, чувствовала себя неуязвимой, - рассказывает ветеран о тех впечатлениях, что сохранились в его памяти. – Железобетонные сооружения тянулись на несколько километров по линии фронта. Однако ни железобетонные казематы, в которых засели вооруженные до зубов японские гарнизоны, ни самурайские отряды смертников, ничто не могло остановить победоносного продвижения наших войск. Не помешала этому и погода: проливные дожди – муссоны. Нам, пехоте, хорошо помогали танки. Давали прикурить самураям и «катюши». Результат их смертельных залпов удалось увидеть однажды по горячим следам. Подошли к японским позициям – как сидели их пехотинцы в своих мелких окопчиках, так и остались сидеть на корточках, но уже головешками.

Про себя же старый солдат говорит без всякой рисовки:

- Какими-то особыми подвигами похвастаться не могу. Просто шел по приказу, выполняя воинский долг. Как и сотни других бойцов. И что жив-невредим остался, это можно сказать, что чудо.

Хоть недолгой была война, меньше чем за месяц управились, а осталось лежать возле сопок тех и высоток советских парней тысяч десять, не меньше, как считает статистика, да еще полторы тысячи в Корее.

Отшумели бои. Пошла мирная служба. Сперва – полгода в Китае. Затем на своей советской территории, на побережье Японского моря, в местечке Краскино. И только в 51-м подошла, наконец, демобилизация.

А гражданская жизнь Андрея Павловича началась с леспромхоза, с Боровского лесоучастка, где он сначала в должности прораба строил бараки для жилья и служебные помещения. Затем был назначен комендантом поселка, где проживал в основном вербованный люд. Когда же комендантскую должность упразднили, окончил курсы шоферов и стал возить на огромном лесовозе лес. Из деляны на верхний склад, откуда этот лес по весне сплавляли по Вагаю к самому устью. Затем был поставлен начальником участка.

…Там, в Боровом, и увидел он буквально в первые же дни по приезде девушку, что работала сучкорубом. И отметил сразу ее за красивую внешность. За пушистую косу, которую она на работе прятала под платок, а в кино и на танцах распускала до пояса. Так и хотелось эту мягкую косу хоть слегка погладить рукой. Девушке очень шли ее имя – Людмила и фамилия – Рыбчик, что звучали нежно и ласково. А еще подкупало то, что семья их много пережила в войну. Дети с матерью чудом избежали расстрела, за отца – партийного работника! Скрывались в лесу, в партизанском отряде, где мать их была связной. Ютились в старых землянках. Сутками отсиживались при облавах на болотах. Испростыли, болели. Особенно Люда. В Сибирь подались по оргнабору, немало наслушавшись об этих краях, как об очень богатых, щедрых. И что климат здоровый, не промозглый, как в Белоруссии, значит, есть возможность поправить пошатнувшееся здоровье. Снялись и поехали таким составом: отец Алексей Лукич, мать Зинаида Григорьевна и две дочери – Люда с Валей. А сын Алексей, студент, тот остался в Минске доучиваться.

В общем, встретились двое, и какая-то ниточка протянулась от сердца к сердцу и уже не дала расстаться. Никакой у них свадьбы не было, не на что было ее играть. А вот день тот июньский солнечный, когда шли в соседнее село, в сельсовет, чтоб оформить брак, вспоминали потом всю жизнь.

Судьба подарила им долгий супружеский век. Дала возможность поднять на ноги и выучить детей, которых родилось четверо – три сына и дочь. Тепло бабушкиных и дедушкиных ладоней помнят все внуки, ближние и дальние. Владимир, старший из сыновей, живет со своею семьей в Минске, Сергей – в Москве, Василий – в Вагае. И здесь, в райцентре, Светлана. А правнуки, те знают бабушку только по фотографиям. Тринадцать лет назад Людмилы Алексеевны не стало. Долго ей удавалось с помощью медицины бороться и перебарывать свой хронический недуг – последствие тех военных простуд. Отнимались временем ноги, беспокоило сердце, почки. И последние дни проведены были в Москве, где в одной из столичных клиник согласились на операцию. Но и это не помогло.

Время притупило горечь утраты, оставив светлую память о жене и о матери. И о том, как жилось всем вместе.

«Я ни разу не слышала, чтобы родители ссорились, - говорит их взрослая дочь. – Каждый дом, где мы жили, это были три разных места – Боровое, Первомайка, Вагай – ощущался нами как крепость, и папа – ее главный страж.

Я – последняя из четверки. И просто купалась в родительской любви. За папой таскалась, как хвостик. На рыбалку, по ягоды. И, бывало, что на охоту. Ночевала с ним в шалаше. Видела, как токуют глухари. А тот вкус рыбацкой ухи, что варили с ним на костре, не забудется никогда.

Помнится и такой эпизод. Когда в 72-м было сильное наводнение, Боровое все утопило. Меня с бабушкой Тасей отослали в Первомайку, чтоб пожили там на квартире. Но я так тосковала, плакала и просилась домой, что за мною пришли пешком по затопленному пути: папа вместе с мальчишками – Сережей и Васей (старший был уже в Минске). И несли меня попеременно на закорках до самого дому. А это 15 километров.

Папа наш – человек очень скромный и сдержанный. Похваляться ничем не любит. Но уже то, что имея четыре класса образования, он дорос до руководителя и последние пять лет до пенсии возглавлял такое серьезное предприятие, как межхозяйственный лесхоз, о чем-то все-таки говорит».

Безусловно. И очень веско. А так же его награды, боевые и трудовые. Среди которых медали «За освобождение Белоруссии», «За победу над Германией», «За победу над Японией», «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.». Медаль Жукова и два ордена – «Орден Отечественной войны второй степени и «Знак Почета».

Не оказался ветеран обойден вниманием государства и местных органов власти на склоне лет. Обеспечен высокой пенсией и отличной квартирой. Повезло и в том, что в этом благоустроенном уголке - заботливая хозяюшка, женщина-друг, с которой свела их судьба в очень тяжелую для обоих пору. Он похоронил тогда жену, а она потеряла одного за другим двоих детей – сына и дочь.

Много лет они вместе. Столько общего в их привычках. Сколько вместе изъезжено по лесам по озерам, сколько вскопано клумб и грядок, в том числе у нового дома. И сейчас, когда на Андрея Павловича обрушилась страшная беда – оба глаза не стали видеть (вот когда догнала контузия), его близкие люди: и Надежда Ильинична, и Светлана, и сыновья – все стараются, чтобы он не испытывал одиночества, не впадал в тоску и отчаянье. Неотлучно рядом жена с таким говорящим именем - Надежда. И всегда на подхвате дочь. В баню свозят, намоют. И в больницу - если нужда. Или просто рядом побудут, чтоб ему полегчало.

Любовь БАКАНИНА