Осталась светлая память

По моему детству прокатилась война с фашистами. Папа в числе первых черноковцев ушел на фронт. Впрочем, мало какую семью минула эта беда. Беззаботное детство закончилось. Все село жило в ожидании писем от фронтовиков, но все чаще вместо писем почтальон приносил похоронки, а вместе с ними - неизбывное горе.

Мы не слышали свиста пуль и грохота разрывов, не видели убитых и раненых бойцов в окровавленных бинтах, но в августе 1942 года они увидели воспитанников детского дома из блокадного Ленинграда, плохо одетых, худющих, больных, которых привезли в наше село. Их разместили в старых купеческих домах.

Директором детского дома была Нина Ивановна (фамилию я не знала). Вместе с детьми приехали две молоденькие воспитательницы - Нина Константиновна Титова и Мария Васильевна Павлова. А на обслуживание детей приняли местных женщин.

Дети худые, чесались, с больными глазами. Им было запрещено общаться с сельской ребятней. Но мы все равно, облепив ограду, с интересом наблюдали за ними.

Среди них был мальчик без руки, Дима Захаров. Он поразил всех нас своим красивым и сильным голосом, пел песни, которых мы прежде не слышали. Голос его звучал с каждым днем все увереннее. Вечерами мы сбегались к ограде детдома, смотрели, как играют дети, слушали пение этого мальчика. Он пел много и каждый день исполнял песню о маме. С любопытством смотрели за играми ленинградских детей.

Время лечит. Детей хорошо и сытно кормили, все были одеты в новую одежду, чаще стал слышен смех. Сняли карантин. Нам разрешили общаться с детдомовцами. Вскоре мы обрели новых подружек - Лену Жулябину и Веру Потапову. У них были настоящие куклы, а мы их никогда не видели. Собирали черепки от разбитой посуды, ими обычно и играли. А еще бегали к речке, где, усевшись на берегу, булькали ногами в воде. По берегам была чудесная глина, так что царапин и ссадин мы избежали.

Пришла пора собираться в школу. Ни чернил, ни карандашей, ни тетрадей. Об учебниках уже не говорю. Мы, восьмилетки, учились вместе с ленинградскими сверстниками. Учила нас Нина Константиновна. Наш класс занимался в том здании, что стоит окнами на дорогу. Из окна были видны кедры и церковь.

Мне запомнились осенние теплые дни, когда все ученики на переменах выбегали на школьный двор. Мне мама отдала носить свой красивый красный платок с вензелями, который перед войной ей подарил отец. Он так понравился Нине Константиновне, что она с моего согласия каждую перемену накидывала его на плечи и выходила вместе с нами на двор. Ей это очень шло: круглое миловидное лицо в обрамлении пышных светлых волос светилось.

Мальчики обычно играли в лапту, а девочки - в классики. Мы прежде такой игры не знали, а потом стали приносить из дома угольки и чертили квадратики на утоптанной земле.

Лена и Вера рассказывали нам о Ленинграде, о своих семьях, о том, как их переправляли на катерах, а немцы с самолетов их бомбили, и несколько катеров вместе с детьми было потоплено. А на воде остались плавать только детские панамки.

Весь ужас войны, то, что они испытали, уезжая из родного города, еще долго жил в них. Их разыскивали родственники, и они жили надеждой, что когда-нибудь их найдут родные.

Деревенские мальчишки не понимали, почему детдомовские лучше одеты, сыты и даже едят конфеты. Были и драки, но Нина Константиновна умела ликвидировать такие конфликты. Мне запомнился один случай, когда на перемене в классе один из ленинградских мальчишек умышленно бросил на пол шоколадную конфету. Деревенские мальчишки бросились за ней, завязалась настоящая драка.

Деревенским детям разрешалось приносить с собой в школу овощи. Мы угощали своих детдомовских друзей морковкой, калегой, которую они называли брюквой. Но больше всего им нравился сочный турнепс.

Во втором классе мы занимались в двухэтажном здании, которого теперь уже нет. Из нашего класса уехал Валера Абрамов, за которым приехала бабушка. Я не помню ее возраста, но помню точно, что на второй этаж по узкой лестнице она подняться не могла. Перед отъездом Валера пришел в класс проститься с нами. Мне он запомнился маленьким конопатым мальчиком в больших валенках. И это было трогательно. Учила нас тогда Лидия Ивановна Мостовая.

7 декабря 1944 года после излечения в госпитале вернулся домой папа. И мы с сестрой Валей с трудом привыкали к тому, что этот худой и больной мужчина наш отец. В конце января наша семья переезжала на пристань Карелино, где наш отец принимал рыбкооп. Теперь мы прощались со школой и детдомовскими друзьями. С Леной Желябиной мы больше не виделись, а с Верой Потаповой несколько лет назад встретились в Тобольске, где она проживает своей семьей. Она меня узнала первой.

Позднее мы каждое лето приезжали с сестрой к бабушке, но тех детей, с которыми я училась, уже не было. Надо сказать, что в Черноковском детском доме жили не только дети из Ленинграда. Были там воспитанники из других мест.

Позднее многие бывшие воспитанники приезжали в Черное на встречу, но мне там побывать не пришлось. Многое о том времени и о ленинградских детях может рассказать Людмила Федоровна Михайлова. Она учила этих ребят после окончания учительского института. Со многими из них она вела переписку, у нее есть и фотографии.

В детском доме нашего села спасенные дети из Ленинграда обрели тепло и заботу государства. И мы, сельские ребятишки, узнали от них, что значит человеческое горе. Далекая от Сибири война стала близкой. Мы поверили, что есть в нашей стране большие города. Дружба между деревенскими детьми и детдомовцами стала связующей нитью и светлым воспоминанием на всю жизнь.

Нина ЖУРАВЛЕВА, ветеран педагогического труда

с. Вагай