Переулок детства

Деревня Старый Погост, о военной и послевоенной судьбе жителей которой я хочу рассказать, находится в семи километрах от райцентра.

Со слов её старожилов, в конце 19 и начале 20 веков в неё переселились жители подгорных деревень Луговой и Семёновой, потому что в половодье, когда Иртыш выходит из берегов, эта территория затапливается.

Дома в деревне расположились по обе стороны центральной улицы протяжённостью с километр, а в юго-восточную сторону от неё вновь построенные образовали переулок.

Жили в Погосте люди мастеровые, умели и рыбу ловить, и хозяйство вести, были свои кузнецы, столяры, бондари, занимались обычной деревенской работой: пахали и сеяли, убирали хлеб и заготавливали корма для животных. Кипела деревенская жизнь. В годы коллективизации объединились в колхоз. Год 40-й оказался урожайным, на трудодни получили достаточно зерна. Но в июне 1941 мирная жизнь оборвалась, грозные тучи войны нависли над страной. Война круто перевернула всю жизнь деревни. Одна за другой приходили из райвоенкомата повестки о призыве в армию. Все они, уходившие на фронт, были молодыми или очень молодыми.

Я хочу рассказать о том, как прошлась война по нашему переулку. Было в том переулочке 11 домов, из 9 из них ушли на фронт Завьялов Николай Григорьевич (мой отец), Завьялов Иван Кузьмич, Завьялов Иван Фёдорович, Поляков Сергей Васильевич, Поляков Яков Иванович, Фирсов Ермолай Яковлевич, Фирсов Иван Яковлевич, Фирсов Николай Фёдорович, Фирсов Терентий Григорьевич. Только в двух домах остались пожилые мужчины - Вахрушев Василий Васильевич и Завьялов Фёдор Петрович. У каждого из ушедших на войну остались дома родители, жёны и дети разных возрастов. Всего нас, детей, насчитывалось 21 человек.

Начались трудные дни ожидания вестей. Уезжали на одной машине в августе 41 года, а уже в октябре пришла первая похоронка на Фирсова Николая Фёдоровича. И зачастили чёрные вести в наш переулок. Год 42, 43, 44, последним погибшим был Фирсов Иван Яковлевич, в Германии в феврале 1945 года. Никого не обошла коварная пуля-дура, всех задела своим чёрным крылом. Все ушедшие – это жертвы той войны, каждая буква этих имён сочится их кровью, хотя голоса умолкли давно. Но боль наша о них всегда жива, и воспоминания заставляют ныть наши сердца. От Москвы до Германии разбросала война тела родных нам людей. Жёны погибших стали называть наш переулок Вдовьим.

У меня всё ещё свежа в памяти судьба моей матери, оставшейся вдовой в 27 лет. Не поддаётся описанию тяжёлая вдовья доля. Будь моя воля, я бы рядом с памятником не пришедшим с войны поставила памятник солдатской вдове. Да, да, именно солдатской. Я знаю, что жизнь других женщин в войну и трудные послевоенные годы была нелёгкой, но они переносили все тяготы, невзгоды вдвоём, имели если и не материальную, то моральную поддержку. Могли получить мудрый мужской совет. А солдатской вдовушке уготовано было судьбой «и плакать, и петь» одной. Я надеюсь на то, что сейчас,в другом мире, они обрели себе сон и покой.

До сих пор я помню своих соседей Фирсову Прасковью Степановну, Полякову Елену, Полякову Прасковью, Завьялову Марию Ивановну, Завьялову Акулину Алексеевну, Фирсову Варвару Никандровну, Фирсову Екатерину Гавриловну. Милые, добрые, славные женщины, сколько же им пришлось пережить!

Утром подъём в 4 часа. Необходимо дома управиться со скотом, приготовить еду детям, а потом - работа в колхозе. Это настоящая каторга. Представьте себе работающих в 30-градусную жару женщин, которые с раннего утра до заката солнца не выпускали из рук косу, вязали горсти, жали серпом. И обед здесь же, в поле, скромная еда: бутылка чая с молоком, если оно (молоко) было (ведь надо было сдать в счёт плана государству около четырёхсот литров, оставить детям), 2-3 картофелины, луковое перо да огурец, а в голодные 47, 48 годы и этого у большинства не было. Но жили дружно, делились последним. Помню, у мамы были рукавицы из шкуры собаки (мохнатками называли их в деревне). Как ехать за дровами в лес, Прасковья Полякова каждый раз брала их у мамы. Те, кто имел валенки, делились и ими, выручая друг друга.

Горькая доля научила солдатских вдов выполнять и мужскую работу. Они умели чинить валенки и черки, метать стога…

По великим праздникам гуляли всем переулком, чаще всего в доме Фирсовой Прасковьи Степановны. Небогатыми яствами был уставлен стол: капуста, картошка, хлеб и ещё кое-что по возможности, тут же, на празднике, пекли на печке-буржуйке пластики картофеля. Пели, плясали и… плакали. Музыкальными инструментами были заслонка да ножик. И море частушек. В тот момент они жили по пословице «Горе всё не пережить, надо в радости побыть».

Шли годы. Старшие дети стали работать в колхозе Познавшие нужду и горе, видевшие труд матерей, все они стали замечательными труженицами. Не сходили со страниц местной газеты «Борьба за коммунизм» имена Фирсовой Августы Терентьевны, свинарки Завьяловой Александры Ивановны, известной в районе телятницы Фирсовой Нины Николаевны, прославившейся своим трудом не только в районе, но и в области, птичницы Карповой (Завьяловой) Евдокии Ивановны. Нас же, родившихся в 40, 41 годах, было 7 человек. По-разному сложились наши судьбы. В детстве нас воспитывала улица. У кого-то отец погиб на фронте, у кого-то умер от ран, а мы, босоногая, полуголая ребятня, жили под одной крышей безотцовщиной.

Росли без обнов, воспитывали себя сами в играх и труде.

Летом делали из досочек домики (балаганы), украшали стёклышками, «стряпали» из глины, моркови и лука. А зимой мальчики катались с горы на самодельных лыжах с палками из частокола, а девчонки на больших санках, человека по 3-4.

Всё сохранилось в памяти. Выпало на нашу долю и хорошее, и трудное. Бывало, и обижали. Обидно было, когда для поездки в лес за дровами мужчинам давали лошадей, а нашим матерям - быков, и тех надо было ждать неделями, пока дойдёт очередь. Тут мы плакали вместе с ними. Это сейчас я понимаю, что лошадей надо было и на колхозные работы, а тогда мы считали, что это несправедливо, хотя было и такое. Помню, как плакали мы вместе с матерями у колхозной конторы, когда поздними вечерами заставляли их подписаться на определённую сумму в заём государству. Они плакали в здании, а мы, как волчата, подвывали на улице.

Вот и ходили в ночь в Вагай с бутылями (четвертинами называли их) молока или несли что-нибудь с огорода, чтобы продать и расплатиться. Работать все начали с раннего детства. Ещё слабыми детскими ручонками рвали осот на колхозных полях. А где-то лет с 12 уже всё лето ходили на покос.

Самое тяжёлое для меня воспоминание моего послевоенного детства – это посещение кино.

В конце 40-х и начале 50-х в нашу деревню стали привозить кинопередвижку. Билет в кино стоил 5 копеек. Зачастую не было и их. Но когда был фильм о войне, мама всегда находила заветный пятачок. Отправляя меня, давала наказ: искать среди солдат отца. Мама по неграмотности, а я своим детским умишком не понимали, что в кино роли солдат играют артисты. И как я могла его отыскать: когда он уходил на фронт, мне было всего лишь два месяца.

Внимательно таращилась я на фотографию отца, а потом, сидя на полу в клубе, мучительно всматривалась в лица героев фильма, чтобы определить, кто же из них мой отец. Домой возвращалась с повинной головой и маме чередовала два ответа: «в этом кино его не было» или «там было столько много дяденьков, что я его не нашла».

Когда стали строить животноводческие фермы, мы заготавливали на зиму крупных щепок, а мелкие использовали летом, когда на берегу речки варили в чугунках картофель. И тут мы старались поделить всё поровну.

Были, конечно, иногда и ссоры, раздоры, но это ненадолго, без жалоб. А кому жаловаться-то? Матери на работе, а слово «папа» мы и забыли. Наши отцы сложили головы, и жизнь заставила нас самим пробивать себе дорогу.

После сенокоса к школе готовили себя сами. Один день ходили в лес за ягодами, а на другой несли их продавать в Вагай, чтобы купить учебно-письменные принадлежности и кое-что из одежды. Не перестаю удивляться тому, что вся эта безотцовщина нашла своё место в жизни.

В августе 2004 года собрались в деревне земляки. Нас, детей сороковых, из этого переулка в живых осталось только четверо. Все уже давно на пенсии. И той, старой деревни почти уже нет, но в жизни она оставила след. Только теперь в деревне есть названия улиц, и наш переулок я назвала бы Сиротским. Светлое местечко детства моего... Всколыхнёт до боли, не вернуть его, не вернуть.

Галина ДОЛГАРЕВА, ветеран педагогического труда

с. Куларово